Холланд с прилетевшей дамой направляются в сторону конференц-зала, где мы провели наше первое совещание. За ними на почтительном расстоянии следует молодой человек в очках. Сын? Внук? Вряд ли. Скорее, секретарь.
Я осторожно следую за ними, стараясь держаться на расстоянии. По пути забредаю в небольшое кафе, где и разворачиваю временный штаб.
— Сколько же мы не виделись? — звучит в моих наушниках женский голос.
В нем слышится едва уловимый славянский акцент. Любой другой человек в безупречном оксфордском английском гостьи ни за что не распознал бы его, но мое ухо натренировано на такие нюансы.
— Десять лет, — отвечает Холланд. — Вернее, девять лет и восемь месяцев. Как Алекс?
— Хорошо.
— Какой он? — не отступает Холланд. — Чем интересуется? Что любит? Какое место вы ему уготовили? Ему ведь уже шестнадцать.
В его голосе чувствуются мягкость и теплота.
— Я регулярно высылаю вам отчеты, как мы и договаривались.
— Зачем вы так, Ольга Андреевна.
Теперь голос Холланда полон разочарования и печали.
— Я бы все отдал на свете, чтобы мой сын был со мной.
— Вы заключили соглашение.
— Да, заключил, и ни разу не нарушил ваши условия, княгиня. Я ни разу не приблизился к сыну.
— И тем не менее, вы прекрасно осведомлены о жизни Алесио. И не надо отрицать очевидное, вокруг нас постоянно крутятся ваши соглядатаи.
— А я и не отрицаю. Если у меня нет возможности видеться с сыном из-за ваших запретов, то это единственное, что мне остается делать. Но, мне кажется, сюда вас привело отнюдь не желание побеседовать со мной об Алексе. Итак?
В разговоре возникла долгая пауза. Настолько долгая, что я даже забеспокоилась — не отказал ли передатчик. Но тут в наушниках раздался голос княгини:
— Эдвард, пора это прекратить. Убито пятеро наших игроков. За всю историю игры никто и никогда не опускался до такой низости. Я прошу вас, остановите это.
Холланд смеется, но в его смехе не чувствуется веселья.
— Теперь вы меня просите… Помните, как шестнадцать лет назад я просил вас? Умолял, валялся в ногах, готов был все бросить, ради… Но вы были непреклонны. И спустя четыре года, когда погибла Ольга, я вновь просил и умолял вас. И опять вы не снизошли до моих просьб. Помните, что я тогда сказал вам? Настанет тот день, когда вы сами придете ко мне. И что вы мне ответили?
В разговоре опять повисло молчание.
— Княгиня, сослаться на забывчивость не получится, я прекрасно осведомлен о вашем здоровье. Память у вас как у двадцатилетней.
Голос княгини сух, она говорит медленно, но твердо, чеканя каждое слово:
— Я ответила: никогда не настанет тот день, чтобы я обратилась с просьбой к другой стороне. Я ошиблась. Я признаю это. Такой день настал. Я прошу вас прекратить убийства. Это низко и недостойно даже вас. Раньше понятие о чести было присуще и вашей стороне. Вы могли пойти на любые подлости, на любое коварство, любую жестокость, но только не в отношении игры. Неужели вы настолько потеряли веру в себя, что унизились до устранения игроков?
Теперь и в голосе Холланда прорезался металл:
— Не пристало вашей стороне говорить о чести, после того как вы уронили в воды Атлантики самолет, на котором были все двадцать два наших игрока.
Опять долгая пауза. Затем:
— Мы непричастны к этой аварии. Это не может быть случайностью?
Холланд опять невесело смеется:
— Случайность? Припомните хоть одну случайность за долгие тысячи лет, что существует игра. Нет, это была не случайность, это злой умысел. Чей именно — догадаться не сложно. Вы лучше меня знаете, что обычным людям такое не под силу.
— Если вы остановите ваших убийц, я разрешу вам видеться с сыном.
Теперь в голосе британца звучит презрение:
— Вы меня покупаете?
— Если вы не готовы остановить своих соратников исходя из принципов честного соперничества, то я предлагаю вам сделку.
— Мне некого останавливать, мы не убиваем ваших игроков. Нам это не нужно, мы и без этого уверены в своей победе.
В голосе княгини прорезалось волнение:
— Эдвард, поклянитесь сыном.
— Ну что за мелодраматические глупости, — ворчит пилот.
— И тем не менее.
— Ладно, клянусь жизнью сына, я не причастен к гибели ваших игроков, равно как ничего не знаю о том или тех, кто стоит за этими смертями. Ну, теперь вы довольны? Вы верите мне?
— Да, потому что на такое кощунство не способны даже вы. Со своей стороны заявляю, что мы не причастны к трагедии с самолетом.