Если говорящий не Бог, это заявление поистине смехотворно. Мы все понимаем, что человек может простить зло, причиненное лично ему. Вы наступаете мне на ногу, и я вас прощаю; вы крадете мои деньги, и я вас прощаю. Но как понимать человека, которого никто не грабил и чьих ног никто не топтал, но заявляющего при этом, что он простил вам топтание чужих ног и кражу чужих денег? Чушь собачья — вот самое мягкое определение для таких заявлений. Но именно это сказал Иисус. Он говорил людям, что их грехи прощены, не советуясь с теми, кто пострадал от их прегрешений. Он без тени сомнения вел себя так, словно все их проступки были прежде всего проступками против Него. Такое поведение оправдано только в том случае, если он действительно был Богом, а потому всякий грех нарушал Его законы и отвергал Его любовь. Те же слова в устах любого другого я не могу назвать ничем иным, кроме глупости и самомнения, каких не найти ни у какой другой исторической фигуры.
Можно отметить, что Льюис считает Иисуса «исторической фигурой» в отсутствие каких-либо веских доказательств, но оставим это в стороне. Отдадим ему должное за то, что он принимает логику и мораль сказанного. Льюис не церемонится с теми, кто полагает, что Иисус мог быть великим учителем нравственности, не имея божественной природы (к таким людям, кстати, относил себя и деист Томас Джефферсон):
Но этого мы сказать не можем. Обыкновенный человек, говоривший то, что говорил Иисус, не был бы великим учителем нравственности. Он был бы душевнобольным — наравне с теми, кто считает себя яйцом в мешочек, — или же дьяволом. Другого выбора нет. Либо этот человек был и остается Сыном Божиим, либо он был, в лучшем случае, безумцем. Можно отмахнуться от него, как от идиота; можно плевать в Него и убить Его, как беса; можно упасть к Его ногам и называть Его Господом Богом. Так что забудем снисходительный вздор о том, что он был великим учителем нравственности. Он не оставил нам возможности такого истолкования. Это не входило в его намерения.
Заметьте: я не ищу противника посговорчивей. Льюис — самый ходовой христианский пропагандист современности. Еще в меньшей степени я принимаю такие сверхъестественные категории, как «дьявол» и «бес». Менее же всего я готов принять его умозаключения, скудомыслие которых поражает воображение: он берет ложную альтернативу, подает ее, как единственно возможную, и грубо делает из нее неправомочный вывод. («Мне представляется очевидным, что Он не был ни душевнобольным, ни демоном; следовательно, сколь бы странным, ужасным или маловероятным это ни казалось, я вынужден признать, что Он был и остается Богом».) Однако я отдаю должное его честности и даже некоторой смелости. Либо Евангелиям можно верить на слово, либо все это одно большое надувательство, причем, возможно, безнравственное надувательство. Что ж, из текста самих Евангелий совершенно очевидно, что им нельзя верить на слово. Многие «изречения» и наставления Иисуса дошли до нас через длинную цепочку людской молвы, что объясняет многочисленные нестыковки и противоречия. Самые вопиющие из них — по крайней мере, с исторической точки зрения и, уж во всяком случае, с точки зрения верующих — связаны со временем его второго пришествия и его полным равнодушием к основанию какой-либо посюсторонней церкви. Первые христианские епископы, жалевшие, что не попали в число очевидцев, охотно ссылаются на неканонические поучения Христа — даже не из вторых, а из третьих рук. Приведу один показательный пример. Через много лет после того, как Льюис отправился пожинать плоды своих стараний, один очень серьезный молодой человек по имени Бартон Эрман решил проверить свои фундаменталистские взгляды. Он учился в двух самых известных христианских академиях США. Фундаменталисты считали его своим. Исследования Эрмана, хорошо владеющего древнегреческим и древнееврейским (сейчас он возглавляет факультет религиоведения), несколько разошлись с его верой. К собственному изумлению, он обнаружил, что некоторые широко известные истории из жизни Иисуса были вписаны в канон гораздо позднее, и что это касается, пожалуй, самой известной из них.