Это был отчаянный шаг, безумие, когда почти нет надежды на спасение. Именно это «почти» двигало Аленой, как приговоренного к смерти уже на эшафоте посещают зыбкая надежда и вера в «почти».
«Я не из тех людей, кто сдается без боя, - думала беглянка, пробираясь сквозь ливень и грозу. -Так просто вы меня не возьмете».
Алена почти наверняка знала, что ее рано или поздно схватят, но решила пойти на последний отчаянный шаг. Где-то в душе она верила, что Бог, Которого она предала, спасет. Ведь спас же Он ее тогда, на мосту, в тот проклятый день, когда она чуть не бросилась в мутную воду в погоне за призрачной местью. Как все глупо тогда было, но Бог вмешался и спас ее.
А теперь все куда серьезнее, и теперь она не одна - в ней живет невинное существо, которое она должна спасти, потому что сама во всем виновата, потому что ушла и предала. Думала, что любовь, ее любовь, которую она сама себе придумала, важнее всего на свете. И тогда, на том же мосту, она отреклась от Него ради этой любви. На том месте, где Он ее спас, она швырнула Ему Его крест. За эту глупую веру в любовь, ее любовь, Алена чуть не поплатилась жизнью. Она всегда верила в любовь, слепо верила и всем готова была доказывать, что верит в любовь. Но что есть любовь, она не понимала и не могла понять.
Она вспомнила, как сидела однажды на подоконнике в институтском коридоре с той самой Катей, которую потом убили при загадочных обстоятельствах. А тогда они беспечно сидели, болтали ногами, грызли два больших яблока и рассуждали про любовь. Так странно это было вспоминать здесь, на горной дороге, в грязи, под проливным дождем, будучи на волосок от смерти. Неужели можно вот так сидеть на подоконнике, грызть яблоки и болтать о ерунде? Алена была тогда влюблена в Андрея и доказывала Кате, что верит в любовь. Катя смеялась и говорила, что любовь - призрак, в погоне за которым можно потерять даже жизнь. Не знала тогда Алена, что слова эти станут пророческими для нее самой. А тогда она злилась и говорила, что Катя цинична до безобразия, на что Катя опять смеялась и отвечала, что реально смотрит на вещи.
Получилось так, что все прошедшие годы Алена гналась за этим призраком, как метко выразилась ее бывшая однокурсница. А теперь она и ее ребенок на грани гибели, она бежит из плена бандитов и не знает, спасет ли Он ее на этот раз.
Алена шла по дороге, почти бежала, сильный дождь бил ей в лицо, она давно не чувствовала под собой ног, темнота была непроглядная, лишь вспышки молний освещали силуэты и контуры, отчего все окружающее становилось еще более страшным и зловещим. Сколько она прошла, Алена не помнила, даже не знала, в правильном направлении идет или уходит еще дальше в горы. Скорее всего ее поймают, хотя об этом она старалась не думать, да и не могла уже думать. Она замерзла, начало тянуть живот и поясницу. Страшно даже представить, что придется рожать вот здесь, в горах, ночью, в грозу. Еще через пару часов она уже ничего не представляла, просто шла, еле передвигая ноги.
Вдруг за поворотом мелькнул свет фар и пропал, через мгновение Алена поняла, что ей это не показалось, по дороге действительно ехал автомобиль. Она бросилась в кусты, больно подвернула ногу и почти упала в зарослях, в кровь ободрав колено. Страшное предположение пронеслось в голове: старуха обнаружила, что ее нет, и сообщила по своему проклятому телефону. Мимо кустов, где сидела Алена, пронеслась красная «Нива». Эту машину она видела в ауле у кого-то из соседей, это ее несколько успокоило.
Когда машина окончательно скрылась, Алена решила выйти из своего убежища на дорогу. Ливень заметно стих, гром ушел, и лишь далекие зарницы все еще озаряли небо холодными вспышками. Дорога шла вниз и становилась более ровной и наезженной, а это могло означать только одно - Алена не заблудилась и идет в правильном направлении.
Гроза прекратилась, забрезжил синий рассвет. Дорога причудливо извивалась, словно гигантская змея была намотана на склон горы. Алена шла, стараясь не останавливаться, она не знала даже приблизительно, сколько километров придется идти до ближайшего села. Столбы белого, причудливо рваного пара то тут, то там поднимались из-за деревьев, цепляясь за ветви, вершины гор упирались в клубящиеся белые облака. Где-то рядом грохотала вздутая ливнем река. Рассвело, тучи начинали расходиться, небо посветлело. Воздух, напитанный влагой и свежестью, заметно бодрил.
Вскоре вдали за поворотом показались крыши большого селения. Алена свернула к реке, чтобы привести себя в порядок и вымыть перепачканные в глине ноги. Мутная вода в реке, словно взбешенная, бурлила и пенилась. Алена нашла углубление среди камней, где можно было присесть и дотянуться до воды. Умывшись и вымыв ноги, она повязала почти сухой платок, который был спрятан у нее в рюкзаке. Брезентовый плащ, весь мокрый и грязный, Алена свернула и закинула подальше в бурлящие воды, серая волна, будто голодная, с жадностью проглотила его, закрутив и быстро утащив в пучину. В селение идти страшно, но и медлить было нельзя, возможно, старуха уже хватилась и сообщила о пропаже, хотя по ощущениям было не больше шести часов утра. Будь что будет, подумала Алена, и направилась к селению.
Только что проснувшееся село не обратило на нее никакого внимания. Попадались редкие селяне, гнавшие скот или несшие поклажу. В центре, на площади возле магазинчика, у ржавой автобусной остановки стояли несколько полных немолодых женщин с котомками и тюками, из которых высовывались серые и белые гусиные шеи.
Алена подошла к остановке. Женщины не обратили на нее никакого внимания, лишь две, самые молодые из стоявших, переглянулись. Алена с облегчением вздохнула - пока ее никто не хватился, и окружающие не обращают на нее внимания. Одежда ее была почти сухая, исцарапанные в кровь ноги надежно скрыты длинным платьем, мокрые насквозь кроссовки выглядели как сухие. Своим видом она едва ли отличалась от стоявших рядом женщин, и это после такой ночи... Но радоваться было пока рано.
Автобус не появлялся, женщины беспокойно переговаривались. По обрывкам фраз Алена поняла, что автобус может совсем не прийти из-за минувшей грозы. Гусиные головы, словно почуяв приближающийся конец своей недолгой гусиной жизни, завозились и что-то зашептали.
Мимо верхом на осле проехал старик в серой каракулевой папахе, все опять стихло. Алена кусала губы от волнения.
Наконец показался автобус - старый, потрепанный «ЛиАЗ», из кабины вылез загорелый водитель с черными, как смоль, усами и неспешно направился к хозяину магазинчика, который только что открыл его и что-то раскладывал на прилавке. Мужчины закурили и беседовали минут пятнадцать, женщины смиренно стояли возле закрытых дверей автобуса, ожидая возвращения неторопливого водителя. Когда же тот соизволил открыть двери, началась такая же неспешная процедура обилечивания пассажиров, возня при посадке и долгие поиски сдачи.
Дольше всех он занимался с Аленой, дотошно разглядывал ее пятисотрублевку, шарил по карманам в поисках сдачи, ворчал и бросал недовольные взгляды в ее сторону. Алена начала заметно нервничать, лоб ее покрылся испариной. Наконец все закончилось, и тронулись в путь.
Ехали медленно. После дождя дорогу во многих местах подмыло, старенький автобус подбрасывало на ухабах, двигатель натужно пыхтел, преодолевая препятствия. Потом почти встали: дорогу перегородило огромное стадо овец, уши у них были выкрашены розовой, зеленой и синей краской. Два чабана в бурках, словно сошедшие со старинных литографий, что-то орали друг другу, колоритно размахивая руками, как будто не могли поделить стадо, овцы блеяли и сбивались во все более плотную кучу. Овец кое- как растащили, автобус тронулся и стал медленно ползти, пробиваясь сквозь серые густые овечьи облака.
Дорога шла вдоль все той же реки, раздувшейся и порыжевшей, словно от злости, после прошедшего ливня, по бушующей стремнине которой неслись вырванные с корнем деревья. Высоченные, почти отвесные склоны нависали над самой крышей автобуса, вдали виднелись снеговые шапки макушек гор.
Проехали несколько мостов и два тоннеля, казалось, этому путешествию не будет конца. Солнце стояло высоко, и Алена понимала, что старуха ее хватилась и скорее всего ее уже ищут. От этих мыслей и непрерывных толчков, и тряски начинал болеть живот. Алена сидела на заднем сиденье, обхватив живот руками, и непрестанно молилась. Женщины в автобусе молчали, лишь изредка перекидываясь между собой односложными фразами, а гусиные головы, торчавшие в проходе, иногда подавали голос, похожий на шепот или бормотание.