Капрал Моррут подал голос. Он, как обычно, сидел рядом со Штырем. — Но план был вашим, капитан. Штырь всегда отдает должное, сэр.
— Было намерение отсечь змее голову, говоря точнее, — кивнул Грубит, при всей манерности не любивший полировать свой рог. Гм, подумалось Водичке, наверное, это не лучший образ. — Разве не было очевидным, что любой из офицеров компании Балка способен перенять управление после гибели вожака? Значит, смерть Балка мало чем улучшила бы нашу ситуацию. То есть, — добавил он, снова поводя левой рукой, — угроза убить этого человека дала наиболее выгодный эффект. Короче, милые мои, нам чертовски повезло.
Тут закивали все.
Водичка имела обыкновение носить драный шарф, потрепанную полосу сероватого льна, которая некогда прикрывала глаза трупа. Не то чтобы труп в этом нуждался, ведь склеп был темным, и даже если досадные лучи света просачивались в щели между тяжелыми камнями, у мертвеца не было глаз, так что тряпка на глазах была ни к чему. Логическое мышление — вот что было ее талантом.
Старый дружок Бренох, помнится, был с ней в той гробнице. Проблема разграбления могил в том, что — гадай не ошибешься — в любой могиле уже успели побывать другие воры. Кое-где разграбление могил карается смертью; такой обычай она вполне одобряла, ведь он давал надежду наткнуться на курган, еще не раскуроченный.
Бренох пинал ногами груду мусора в дальнем углу, где просел низкий потолок. Сказал, будто нечто там заметил. Она не возражала, будучи довольной, что оказалась одна у открытого гроба — на известняке отчетливо выделялись следы лома, которым более прыткий ублюдок-грабитель сбросил крышку, грубо повалив на пол. Деталь, интересная лишь тем, что навела ее на мысль запастись парой ломиков для следующего дельца. Что же ее утешило? Вид ссохшегося тела ведьмы, лежавшей в гробу под слоями красивых тканей.
Почти все расхитители могил — мужчины, а мужчины не понимают в изящных вещах; пусть льняной саван был покрыт пылью, паутиной, кусками сухой плоти и пятнами той загадочной жидкости, что выделяют трупы (мать звала ее Худовым Медом), это все же был лен, а лен прекрасен.
Значит, Водичка взяла себе полосу ткани с глаз трупа, и так нашла две золотые монеты, которыми были прикрыты глазницы. Быстро припрятала их, но Бренох что-то заметил и стал подозрительным. В конце концов она рассказала про монеты, лишь бы прекратил нудеть. Бренох пришел в ярость, затем стал завидовать и жадничать, пока не пришлось его убить, когда он украл у нее эти монеты. Не помогли ни мольбы, ни уверения, что украл не он. Бедняга Бренох пополнил длинный список друзей, которых больше нет.
Водичка носила льняной шарф, чтобы скрыть татуировку в виде веревки на шее. Иные могли бы перепутать веревку с петлей висельника, что смешно: наколоть петлю — самому напроситься на неприятности. Но золотистая веревка в палец толщиной на шее, ни начала ни конца, означающая ее призвание и готовность убить стольких, сколько потребуется… да, это было элегантно.
Быть ассасином рискованно. Она избежала бы такого ремесла, если бы не ночь откровения. Кто это был из старых друзей? А, Филбин. Кое-что понимавший в магии. В Рашане, точнее, в сладкой магии теней. Он без особого усердия обучил ее паре штучек, и ее осенило. «Котиллион, мой покровитель, Повелитель Ассасинов. Веревка. Но постойте, он был лишь половинкой, верно? Он и Темный Трон, вместе они выковали Империю. Кинжал и магия, соединенные воедино. Веревка и Тень. Но зачем двое? Ассасин-маг! Почему никто раньше не додумался?»
Она стала бы первой и лучшей. Она выудила из Филбина всё, что тот знал, прежде чем пришлось… Бедный Филбин.
Ключ был в том, чтобы таить магию. Татуировка оказалась полезной, хотя и казалась идиотской. Вообразите, она показывает всем свою преданность богу ассасинов! Кто будет так глупить? Она, ведь это помогает обманывать. «Одно дело знать, что некто — профессиональный убийца. Ты делаешь всё, чтобы защититься от ассасина. Не замечая тенистой тропы магии. И прежде чем догадаешься, вот она я, выхожу из твоей же тени и раз-раз-раз!»
Муштраф знал, что именно досталось ему с Водичкой, и разумно использовал ее талант. Никогда не спрашивал, что заставило ее вступить в малазанскую морскую пехоту, если она могла избрать полную притворно-скромной роскоши жизнь в каком-нибудь большом городе, берясь за контракты от бесконечно враждующих аристократов. Если могла носить шелка и содержать иссиня-черные волосы в чистоте и уходе. Она знала, как быть знойной, или была уверена, что знает, а среди морпехов запроса на знойность не существовало. О, он никогда и ни о чем ее не расспрашивал.