— Из наших? — небрежно интересуюсь. — Складно излагаешь.
— Нет. Просто боюсь. Ищу повод остаться.
Я киваю — повод он нашёл уважительный — и заказываю ещё пива нам обоим.
Люблю пиво под ложь в пустых забегаловках.
2
Мои сборы не были долгими: ружьё, бинокль, нож, аптечка. Вода во фляге и пяток бутербродов из гостиничной "Блинной". Не то чтобы я боялся голода, просто охотиться в горах — хлопотно и непредсказуемо.
Бывает — ты ешь. Бывает — тебя едят.
Сомнительное удовольствие.
Сложил пожитки в рюкзак, немного подумал и взял с собой плащ, чтоб не дрожать от промозглого вечернего бриза, если дело затянется до вечера.
А револьверы я перед выходом не чищу.
Есть такая фича у витязей, знаю. Но не у меня.
Револьверы я чищу-мажу только после учебной стрельбы. И стреляю каждый день. Поэтому работа моему оружию не в тягость, а что-то вроде суточной увольнительной.
Для спуска выбрал одну из узкоколеек восточного склона. Уборку ладиля на этом клине окончили с месяц назад. Бригада сборщиков переместилась южнее, и я даже мог видеть чёрные точки их бурнусов справа от себя. Впрочем, вскоре начался серпантин.
Я скользнул в заросли ладиля, и весь мир сузился до хрустящей гравием насыпи с рельсами на частых шпалах. Теперь моим "миром" были розовые стены из поскрипывающих на слабом ветру побегов и красное небо с подползающей к зениту Лютеной. Проционы в это время года чуть опережают наше светило, но их свет, конечно же, красный карлик подавить не может, — эта парочка остаётся заметной в течение всего дня.
От малинового зноя меня спасали тёмные очки и кепка. Бурнус я не ношу, специфика профессии: мгновение, потраченное на откидывание капюшона, вполне может оказаться последним в жизни. Несколько раз я останавливался, чтобы полюбоваться океаном, понемногу стесняемым горами первой линии. Один раз остановился возле небольшой лужицы неподалеку от насыпи — вымыл ботинки, но удовольствия не получил: полы плаща всё равно оставались в пятнах грязи. Спуск проходил спокойно. Меня не слишком беспокоил гнус, который на этой высоте был миролюбив и сдержан. Несколько шестокрылов-стервятников праздно реяли в рубиновой мгле полудня. Я знал, что они редко нападают на группу, зато имеют привычку высматривать одиночек.
Вот только человека с оружием одиноким не назовёшь.
И если бы шестокрылы вздумали на меня охотиться, я бы, пожалуй, этому обрадовался. У меня есть парочка опробованных рецептов блюд из местной дичи. До сих пор никто не жаловался. В том смысле, что те, которые ели, не жаловались. А у пищи не спрашивал.
Я и говорю: странное дело — охота.
Приноровившись шагать по шпалам, минуя шумный гравий, я задумался о ситуации. Убийство нижнего оператора не было ни редкостью, ни обычаем. Что называется, "случалось". Принять обнуление телеметрии витофискала за обычную смерть тоже несложно. Колонизация Лютены-3 насчитывает менее ста лет. И умереть тут было по-прежнему легко: неприметный кустик или ничтожное насекомое вполне могли оказаться последним противником. Так что беспечность, с которой милиционеры спускались в ущелье не ожидая нападения, вполне объяснима.
И девку, наверняка, бойцы пустили перед собой. И шагали, исключительно на её формы поглядывая. Трое головорезов при таком режиме движения роту могли разоружить, не то что четверых. И почему сбор ладиля не остановили, тоже понятно. Если сейчас цветок не снять — через день осыпется. Вагонки, понятно, бандитам отправляют. Те — на маслобойку. Контейнеры с обогащённым ладильным газом оставляют себе. Если масть ляжет, "трофей" и впрямь обернётся богатым уловом. А ведь ещё сутки у меня в запасе. Верить председателю, что гвардия только через три дня подтянется, — дураков нет. Это он моими руками девку спасает, а как силовики придут, весь ладиль поселению вернёт. При местной нищете — ходить ему в героях. Впрочем, ходить ему не дадут — на руках будут носить!
Только он и так герой. Ведь подался же вниз в одиночку, когда наряд на связь не вышел. Безрассудство, конечно. И глупость… важнейшие составляющие героизма.
Знал я одного такого. Пашуцей звали. Любил парень ходить в одиночку. Пока ему ноги не оторвало. А ноги ему оторвало в первый же день. Ещё во времена первой волны колонистов, какие-то кретины оградили свой лагерь минами-растяжками. Да при отходе не всё сняли. Вот Пашуца без ног и остался… только недолго он горевал. Потому что истёк кровью, прежде чем мы к нему подбежали…
Я замер, потом осторожно опустил поднятую в шаге ногу.
А почему это я подумал о Пашуце? Ведь уже второй год, как на вольных хлебах. И ни разу никого из гвардейцев не вспоминал. Ни живых, ни мёртвых
Я внимательно осмотрелся. Слева высилась добрая треть склона. Проционы уже висели над вершиной, а Лютена перевалила зенит и щедро дарила этому миру тепло и радость. Может, конечно, и "карлик", но жарит не хуже Солнца. И светит сносно. По крайней мере, вполне достаточно, чтобы разглядеть на рельсах бледно-розовую паутину, натянутую трудолюбивым ромбовиком, и струну лески, стыдливо прячущуюся в белесом клубке. На мгновение стало холодно.
Прежде сталкиваться с такими смышлёными бандитами как-то не приходилось.
Я снял с плеча ружьё, подошёл ближе и прислушался. Нет, на засаду не похоже. Просто злые люди, не желающие, чтобы их тревожили по пустякам, установили растяжку. Моё подсознание разглядело чересчур ровную линию в хаосе паутины, я вспомнил о Пашуце, и это спасло мне жизнь.
Оставлять за спиной не обезвреженную мину я не мог, но в таких делах поспешность исключалась.
Я присел на рельс в метре от растяжки, достал из рюкзака флягу и сделал несколько глотков. Холодная вода неплохо способствует ясности мышления и точности движений. Так же не спеша, достал пропахший чесноком бутерброд с мясом и сыром. В несколько приёмов сжевал его, ещё раз глотнул из фляги и с минуту упражнялся с зубочисткой.
Теперь можно было заняться окружающим миром. На предмет его улучшения…
Первым делом лезвием ножа я выгнал из-под шпалы паука. Мохнатое создание с характерным ярко-синим ромбом на спине для приличия немного поупиралось в своей норе, потом стремительно пронеслось по гравию и скрылось в зарослях. Паук не был хищником: основу его питания составляли капельки влаги, скапливающиеся на паутине после ночных дождей. Сама паутина работала как фильтр, а капли были насыщены пыльцой и растительным маслом, смогом окутывающим каждую вершину. Ромбовику хватало. А мне он мешал, потому что при всей безобидности, укус твари был болезненным, а я не люблю, когда больно. Поэтому стреляю первым.
Внимательно глядя под ноги, я двинулся вправо от насыпи — вниз по склону. Через несколько шагов струна окончилась металлическим штырём, по самую маковку утопленным во влажный податливый грунт. Это открытие меня озадачило. Получалось, что заряд был установлен за моей спиной, на возвышенности. Глупое расточительство: минировать следует так, чтобы взрывная волна давила и плющила о естественные препятствия, а не отправляла противника в свободный полёт над пологим склоном. Разве что нить ведёт к детонатору осколочного снаряда, который, взрываясь, фарширует металлом прохожих независимо от рельефа местности.
Я перешёл на другую сторону насыпи и увидел мину-самоделку — слабенький фугас направленного действия, вполне обыкновенно утопленный рогами в грунт. Неизвестный минёр настаивал на своём способе ведения боя, и меня заинтересовала эта настойчивость. Взрывная волна, конечно, сбросит неосторожного со склона, но и только: пролетит человек метров десять вниз, полежит немного, придёт в себя, встанет-отряхнётся, да и пойдёт себе дальше…
Я вернулся к узкоколейке и присмотрелся к месту, куда меня должно было забросить. Пожалуй, нет… "пришёл в себя" я бы не скоро. И продумано всё и впрямь как-то тонко: там, метрах в десяти ниже по склону, начинались заросли свирипы. Что-то вроде земного шиповника, только с кислотно-жёлтыми цветами, сиреневыми шариками плодов и острыми ядовитыми колючками: замедление сердцебиения, угнетение ЦНС и глубокий сон пока не разбудят…