Но было похоже, что Капитан его уже не слушал:
— Молодые побеги… совсем свежие… пережевать и на рану. И мне… внутрь… только я сам разжую…
Григорий поправил на Капитане плащ и подошел к следу раненого животного. Мятая трава уже начала приподниматься, но темнеющие пятна крови были хорошо заметны. След перечеркивал поляну и исчезал в густом кустарнике на ее противоположной стороне. Григорий еще раз оглянулся на неподвижного Капитана и двинулся по следу.
На его удивление, идти пришлось долго. Тварь никак не хотела умирать и прилагала немалые усилия, чтобы двигаться быстро. В основном животное ползло по прямой, лишь однажды круто обогнув уже знакомый Григорию куст сарды.
Он присмотрелся. Вот так, вблизи, было очевидно, что сарда — никакой не куст, и вообще не растение. Больше всего она походила на большое насекомое, которое в силу своих размеров самостоятельно передвигаться не могло. Вероятно, в голодные времена оно впитывало соки из грунта. Ну, а если "везло" и что-нибудь живое оказывалась в зоне досягаемости, то "растение" вспоминало свой прежний способ добычи пищи: обездвижить ядом колючек, впрыснуть пищеварительный сок, и какое-то время спустя — обед готов. Григорий вспомнил, как вчера он ел брюшко паука, и скривился.
И вдруг след кончился. Не веря своим глазам, Григорий присел на корточки. Примятая трава, выдернутые из грунта корни цветов… Он перевел взгляд немного назад и провел рукой по темному от крови следу на траве — рука осталась чистой, кровь уже высохла.
"Сколько же прошло времени после схватки с лобаками? — подумал Григорий и автоматически взглянул на часы — было уже начало шестого. — Не более получаса…"
По всему выходило, что за это время кровь у лобаки вся вытекла, и она налегке куда-то умчалась… или кто-то дождался ее тут и унес с собой.
Чепуха какая-то. Куда она могла деться?
Григорий присмотрелся к маленьким черным шарикам цветов и корням, белесыми шнурками проглядывающими из рыхлых, вывороченных комьев земли. Живосил? Он бережно освободил одну из кисточек, густо облепленных черными цветами, осторожно собрал шарики на ладонь и забросил себе в рот. Ничего особенного. Вкус плесени, запах влаги, на зубах скрипнул песок… Что-то вроде шелковицы, только сладости — ноль… и вдруг все вспыхнуло. Панорама, что его окружала, запылала красками. Волосы встали дыбом от нахлынувших чувств.
Григорий выпрямился. Ощущение было такое, что земля чуть прогнулась под ногами. Что достаточно вытянуть руки, раздвинуть деревья и все небо, от края до края, окажется в ладонях. Легко и навсегда доверив свою судьбу человеку.
— Эге-гей! — закричал Григорий, не в силах молча справиться с новой силой.
"Эйфория от наркотика, — подумал Григорий. — Следует быть начеку. Это может плохо кончиться". Он засмеялся. "Плохо кончиться?" А куда уже хуже?! Машины нет, денег — тоже! Он вспомнил, что документы он оставил в своей изодранной куртке, когда отбирал плащ у Капитана. "Не забыть бы, забрать…"
Еще он подумал, что Капитан лежит без сознания, что жизнь тихо вытекает из его израненного тела.
Быстро собрав охапку молодых побегов, Григорий побежал обратно. Он никак не мог совладать с новыми ощущениями. Хотелось бежать все быстрее и быстрее. Когда на его пути встала сарда, он так и не смог заставить себя свернуть. Разгон, толчок… по ветвям паука-растения пробегает дрожь, но даже его реакция не поспевает за новыми возможностями человека.
Еще несколько секунд — и он на поляне.
Вот и Капитан. Лежит. Дышит?
Григорий падает ему на грудь, слушает редкие удары сердца. Пульс замедлен, дыхание затруднено, температура явно понижена… Посттравматический шок и большая потеря крови.
— Сейчас ты у нас танцевать будешь, — обещает Григорий своему пациенту.
Ему трудно оставаться на месте. Энергия судорогами пробегает по телу, скручивает мышцы. Дергаются не только руки, ноги, лицо — на какое-то время каждая фибрилла всей опорно-двигательной системы получила свою, независимую от его воли, жизнь. Наверное, со стороны он выглядит отвратительно.
Тем не менее, он попытался засунуть веточки живосила Капитану в рот. Получилось. Но тот никак не реагировал.
Тогда Григорий пережевал их сам и получившуюся массу вложил в рот Капитану. Эффект не заставил себя ждать: минуты не прошло, как раненый громко застонал. Григорий продолжил свою терапию: наскоро пережевывал в кашицу побеги живосила и просто прикладывал получившуюся пасту к изуродованной ноге. Когда вся рана была покрыта расползающейся массой, он разорвал в лоскуты остатки своего свитера и тщательно перевязал ногу Капитану.
Через несколько минут тело Капитана выгнулось дугой, он закричал. Потом еще и еще раз. Крики становились все громче, хотя, казалось, что громче уже кричать невозможно…
Тогда Григорий метнулся к почти высохшим веткам-щупальцам сарды, которые он — подумать только! — шесть часов назад стряхивал со своей спины. Шесть часов назад он еще был цивилизованным человеком…
Выбрав самую зеленую ветвь, он вернулся к воющему от боли Капитану и осторожно приложил одну из иголок к его запястью. Капитан почти сразу обмяк, крики перешли в тяжелые стоны, потом прекратились и они. Григорий подождал еще несколько минут, пока не убедился, что Капитан и в самом деле уснул. Только тогда он разобрал лохмотья своей изодранной куртки, нашел документы и переложил их в задний карман брюк. Затем легко забросил Капитана себе на плечи, определил направление по компасу и побежал к деревне.
В корчме за истекшие сутки ничего не изменилось. Тот же сиреневый полумрак; сизый с жёлтыми разводами дым под потолком. Те же лица. И даже Пост был на месте, настойчиво толкуя о своём, о важном, глухой, равнодушной пустоте перед собой.
— Чего изволите? — подлетела Настя.
— Лопату можно? — попросил Григорий. — Лучше штыковую. На длинном черенке.
— Лопату? — с недоумением протянула девушка. — Не знаю. Лопат мы не подаём.
Григорий заметил, как постепенно установилась тишина. Пост тоже умолк.
— Мне нужна лопата, мужики, — сделав шаг к залу, громко сказал Григорий.
— Эй, парень, — крикнул кто-то из-за столов. — На тебе, похоже, батник Грыця.
— Ты хочешь взять себе? — насмешливо переспросил Григорий и поспешил вернуться к теме: — Помощи не нужно, справлюсь. Но руками копать — дело последнее. Одолжите лопату. Утром отдам.
— Это за ночь ты машину откопать думаешь? — спросил кто-то недоверчиво.
— Ставлю свой автобус против твоей лопаты, — твёрдо ответил Григорий.
— Ого!
— Ну и хохмач!
— Так, мужики, вы как хотите, а я за лопатой побежал…
— Да, раз такое дело, я свою тоже принесу…
Были еще комментарии, были насмешки, кто-то даже похлопал по плечу: "молодец, знай наших!". Злобы не было. Не было ни настороженности, ни неприязни.
Что изменилось, Григорий не знал. Только не был он здесь чужим. И чужаком для этих людей не был. Та же самая официантка, что вчера пренебрежительно перед ним посуду на стол метала, поднесла огромную кружку чёрного, дымящегося кофе, какие-то бутерброды.
— Спасибо, — благодарно пробормотал Григорий.
Не присаживаясь, он съел бутерброды, выпил кофе, огляделся: народу в корчме заметно поубавилось.
— Вот, — как-то несмело сказала Настя. — Лопату вам принесли.
За его спиной, у входа, стояла огромная лопата: полуметровой длины штык, черенок — с руку толщиной и выше его роста.
— Да, — с удовлетворением сказал Григорий. — Вот эта в самый раз.
Легко подхватив шанцевого монстра, он вышел в ночь.
Но ночи за порогом не было: кто-то разместил яркие фонари по периметру будущих раскопок, здесь расставляли тачки, там вбивали колышки, размечая будущий пандус…
— А ну, расступитесь, мужики, — зычно окликнул суетившуюся публику Григорий. — "Ща" я вам тут накопаю! "Ща" вы посмотрите, как мы у себя в России копать умеем… только осторожней с тачками, чтоб не дай Боже, под руку кто не попал…
Он подошел к темнеющему прямоугольнику, свободному от травы и покачал головой: отверстия в грунте не было. По всему выходило, что Грыць сперва залез в автобус, чтобы забрать документы, а потом… получалось, что рой медведок — все-таки его рук дело? Как бы там ни было, Капитан сейчас отсыпается у добрых людей, открывших ночью дверь незнакомцу с раненым товарищем на плечах.