— Если вы намерены нырнуть, то напрасно. Можете утонуть.
Она обернулась. Голос принадлежал преклонного возраста человеку в туркменской тюбетейке, светлом полотняном пиджаке с обтрепавшимися обшлагами, мятых брюках и с тросточкой, лак на которой давно вытерся. Вяло поникшие усы, жидкая бородка, отвислые щеки, слезящиеся вылинявшие глаза да плюс ветхая, застиранная одежда — он походил на квелое, увядавшее от недостатка полива комнатное растение, и тем удивительней, что от него исходил какой-то бодрый, летний, поразительно здоровый, сладковатый запах — так пахнет скошенная трава, высушенная солнцем.
— Кому суждено быть повешенным, тот не утонет, — отозвалась она.
И вдруг ни с того ни с сего кинулась на старика, схватила его за лацканы и истерично закричала:
— Что вы за мной все ходите? Что ходите целыми днями? Хотите, чтобы я в самом деле сиганула с этого моста?
Старик не делал попыток высвободиться, дожидаясь, пока пройдет истерика. А потом, когда она успокоилась и, облокотясь на перила, тихо плакала, все гладил ее вздрагивавшее плечо, колыбельно нашептывая:
— Ну все, все... Это ничего. Бывает. Такое теперь с каждым бывает, такая у нас с вами жизнь.
Наконец он ушел, постукивая тросточкой, а она еще долго стояла, наблюдая за движением реки, — сморщенная ветром вода напоминала кожу старухи.
Потом, бесцельно покружив по площади, подкованной громадой парадного входа в парк, она направилась к подземному переходу и скоро оказалась у выставочного зала на Крымском Валу.
Зайти? Почему бы и нет?
В просторном зале, где чувствовался избыток пустоты и воздуха и от белых стен веяло чем-то больничным, она долго стояла перед полотном, на котором несчастная клетка-шотландка внезапно испытала приступ почечной колики, и от этого геометрически точный орнаментальный рисунок конвульсивно извивался и даже, чудилось, постанывал, — стояла, ощущая, как флюиды мучительной судороги проникают в тело.
Нельзя сказать, чтобы она набрела на людное место. Откуда-то из глубин выставочного комплекса слышался неясный гул.
Повинуясь инстинкту, — на люди, на люди! — она двинулась в ту сторону, откуда раздавались приглушенные звуки жизни, и очутилась на пороге просторного, разогретого полыханием софитов зала. Где-то в глубинах сознания, на подкорке, отпечаталась, как моментальный полароидный снимок, немая сцена.
В центре зала напряженным каре застыли немногочисленные зрители, один из которых сжимал в руке на уровне плеча темную кеглю шампанской бутылки. Неподалеку от зрителей полуприсел на корточки низкорослый человек с всклокоченной пегой шевелюрой, в коротком грязно-салатовом жилете с множеством кармашков и клапанов и с огромной носатой видеокамерой на плече.
На переднем плане в нескольких метрах от входа, застигнутый в полушаге к правой стене зала, стоял, подавшись вперед, молодой человек в черной форменной рубашке секьюрити, с опрятной стрижкой и миловидным открытым лицом, выражавшим то ли удивление, то ли тревогу. Он распахнул рот, собираясь что-то сказать.
Готовое сорваться с языка восклицание, как нетрудно было догадаться, предназначалось двум молодым людям и девушке, стоявшим возле широкого пустого холста. У всех троих были откровенно азиатские лица, круглые и плоские, и раскосые глаза.
Смысловым центром этого сюжета было трогательное существо, запеленутое в светлый и мягкий, наподобие плюша, материал.
Присмотревшись, она различила вытянутую мордашку, темный, тускло поблескивавший глаз — то, что показалось плюшем, На самом деле было мягкой курчавой шерстью.
Барашек?
Да, маленький барашек. В его позе и особенно же в покорном тупом взгляде угадывались настроение смертника, тоска обреченного. Над барашком стоял молодой человек в белой рубашке с закатанными рукавами, из его кулака торчало длинное лезвие кухонного ножа.
Все это она увидела сразу, в одночасье. Обездвиженный оттиск всей этой сцены мгновенно всосался в подкорку, и в следующее мгновение сцена ожила.
Зрители, как под порывом ветра, качнулись, секьюрити с криком: "Ребята, вы чего? Чего вы?" — кинулся к вооруженному ножом человеку, его на бегу перехватила девушка и принялась — вульгарно, базарно — отпихивать в сторону, а тем временем человек с ножом навис над жертвой и выставил острый локоть.
Локоть коротко, резко дернулся вверх. Веки Баси, вдруг сделавшиеся свинцовыми, опустились.