Еще раз проделал в воображении ту же операцию, и снова вода превратилась в пиво. Зажмурившись от блаженства, я начал смаковать маленькими глотками… Когда была начата третья кружка, я уже чувствовал себя отлично. Оказывается, сойти с нарезки иногда бывает приятно. Честно говоря, я совсем не встревожился, когда моя тесная художка неожиданно преобразилась в сверкающий золотом дворцовый зал. Было уже как-то все равно.
Где-то сбоку пиликала тихая скрипка, вкусно пахло свежеиспеченным хлебом, а прямо передо мной сидел на троне старик, задрапированный в белую хламиду, и, не мигая, меня разглядывал. Старик обладал роскошными мохнатыми бровями и скуластым лицом аскета. На редкость почтенный старик, хотя и было в его лице что-то неприятное. Я даже почувствовал некоторое несвойственное мне стеснение по поводу своей заплатанной ночной рубахи и босых ног…
– Хотите пива? – прервал молчание я, протягивая ему кружку и гадая, исчезнет он или нет при звуках моего голоса.
Старик исчезнуть не пожелал, а, наоборот, заговорил, очень низким, глубоким голосом.
– Я не пью пиво, да и тебе советую употреблять его в меньших количествах, – брезгливо сказал он.
– Спасибо за оригинальный совет, – не без сарказма поблагодарил я. – Скажите, вам когда-нибудь случалось сойти с ума?
Старик скорчил недовольную гримасу, из которой я уяснил, что не случалось. Выразительная мимика… Я наконец понял, что не понравилось мне в его лице. Начальственная тупая надменность, которая обычно все ярче проявляется по мере восхождения по служебной лестнице. Галлюциногенный старик, похоже, взошел высоко, куда там нашему губернатору…
– Зря. – Я отхлебнул. – Во всем есть свои приятные стороны.
– Ты хоть знаешь, кто ты такой есть? – раздраженно спросил начальственный старик.
Я решил, что придется, к сожалению, действительно завязывать, а то уже собственные видения перестали узнавать.
– Понятно, знаю. Бьорн Нидкурляндский, художник, – представился я. – Да меня все знают!
– Ты – бог.
– О, спасибо… – смутился было я, досадуя, что позволил себе так нехорошо думать о порядочной галлюцинации, но тут мерзкий старикашка все испортил, безапелляционно заявив:
– Я имею в виду вовсе не твою бездарную мазню!
– В таком случае – от бога слышу!
– Логично. Ты говоришь с богом. С Верховным богом.
– Очень рад. – Я снова приложился к кружке и в три хороших глотка допил пиво, чтобы немного успокоить нервы. Не помогло. Сдерживаясь, я спросил: – И как прикажете называть вас?
– Как тебе будет угодно, – с прежней брезгливой гримасой сказал старик. Ему мое поведение тоже не слишком нравилось. – Но обычно меня называют Верховным.
– Мне будет угодно воспользоваться вашим предложением, – сказал я. Оказывается, мои картины – мазня! Причем бездарная… И, кстати, чего я этому козлу выкаю?
– Буду называть тебя Белой Горячкой, лады?
– Ты будешь называть меня Верховным! – заорал старик, вскакивая с трона и топая ногами.
В руках его, откуда ни возьмись, появилась здоровенная клюка. Очень симпатичная клюка, черного дерева, с хитрой резьбой и набалдашником из огромного красного камня. Похоже, вспыльчивый старик примеривался, как бы половчее треснуть этой клюкой меня по голове. Зря он. Я ведь тоже не с пустыми руками.
– Кружка, – примирительно сказал я, показывая свою литровую кружку, – вот грозное оружие Бьорна! Так и быть, буду называть тебя Верховным.
– Разве мы перешли на ты, толстяк?! – прорычал старик.
– С первых твоих слов, – подтвердил я. – Да ты садись, а то в ногах правды нет. В столь почтенном возрасте вредно так волноваться. Лучше скажи, где это мы?
Старик неблагожелательно молчал, рассматривая меня. Молчал, как умеют молчать только большие шишки, от решения которых, по их мнению, зависит судьба бедолаг нижестоящих – дабы нижестоящие помучились в ожидании судьбоносного решения.
– На меня эта молчанка не действует, – сообщил я. – Язык проглотил?
– Ты на Небе, разумеется, – буркнул старик.
– В раю, что ли? – не понял я.
– В какой-то степени, – ухмыльнулся старик. – Рая, в твоем понимании, не существует.
– Да нет у меня никакого понимания рая, – возразил я. – Еще чего не хватало! А где Один тогда?