Габи чувствовала себя разбитой, когда расшифровала последнюю картинку истории. Даже ревность оставила ее.
Учитывая трагизм ситуации, казалось неудивительным то, что Анка был полностью опустошен, когда потерял свою женщину и ребенка. Он удалился от мирской жизни, от себя как человека в храм построенный в его честь, и оставался там, пока Габи не наткнулась на его прибежище.
Его презрение к «примитивным» умам, даже превосходство, которое так часто раздражало Габи, а также его черствость и равнодушие в отношении людей, теперь стали гораздо понятнее. Это не оправдывало его, но с другой стороны опыта общения с народом, что способен от обиды сотворить подобное зло оказалось достаточно, чтобы вызвать у Анки разочарование. Возможно, он не столько был безутешен, сколько испытывал отвращение? Может просто дошел до предела, когда понял, что род человеческий определенно недостоин его внимания?
Но тогда почему он остался здесь? Даже если люди покинули это место, храм построен ими. И служил постоянным напоминанием.
Судя по всему, Анка считал, что это необходимо, чтобы удержаться от совершения подобной ошибки в дальнейшем.
Или вполне возможно не хотел далеко уходить от женщины и ребенка?
И, если хоть что-то из этого верно, то какая роль отведена ей?
Заключалось ли в ней нечто особенное, что, наконец, пробудило его из забвения?
Или она просто-напросто первый человек, с которым у него случился контакт спустя столько времени, что он оказался не в силах устоять?
Многие годы Анка жил среди людей, наверняка достаточно долго, чтобы начать думать и вести себя, как человеческое существо.
Он избегал внешнего облика, что «носил» на протяжении стольких лет, - воина, вождя и бога Анки.
Потому ли, что пребывать в обличии того кем он когда-то являлся, было слишком болезненным?
Однако перед ней Анка представал в этом образе… Оттого, что эту внешность до сих пор связывал с собой? Или, может потому, что это единственный облик, знакомый ему?
Габи понимала, что испытывает опустошение из-за того, что прогнала Анку, отпустить его, последнее чего ей на самом деле хотелось. Не имело значения, насколько это неблагоразумно, но она любила его и боялась, что он не мог или не хотел отвечать взаимностью. Просто ей легче порвать с ним отношения до того, как он оставит ее.
Слабое утешение. Лучше бы она взяла все что возможно, пока имела такой шанс! Что за глупость отказываться от счастья, пусть даже горько-сладкого, ради одиночества? Словно у нее так много радостей, что больше и желать бессмысленно. И будто есть масса возможностей познать счастье когда-либо снова!
Полнейшее безумство влюбиться в существо, собственно говоря, в бога по сравнению с ее видом! Едва ли Анка вообще способен испытывать такие же чувства к ней! Но онамогла бы любить его, если бы так не сглупила! Проклятье, это, по крайней мере, сделало бы ее счастливой, пусть и на короткий промежуток времени!
В душе Габи поднялось почти безудержное желание бросить работу и отправиться домой, чтобы разыскать и попытаться вернуть Анку. Ей едва хватило здравого смысла справиться с порывом немедленно вскочить, и бегом вернувшись в палатку, упаковать вещи, разбудить доктора Шеффилда и умолять отвезти ее к взлетно-посадочной полосе.
Шеффилд решил бы, что она чокнулась. Он так зол на вмешательство властей в его проект, что едва ли прислушается или уделит время организации ее отправки в штаты.
Плечи Габи поникли от осознания. Как бы отчаянно она не хотела вернуться домой, чтобы разыскать Анку, крайне сомнительно, что ей представится возможность уехать прежде, чем соберется и отправится восвояси вся остальная команда.
Габи мрачно подумала, что в любом случае, это все равно не имело бы никакого значения. Анка не пытался связаться с ней после того, как она попросила его уйти.
Ну и ладно, черт с ним! Она много раз предлагала ему оставить ее! Он же выбрал самое неподходящее время, решив выполнить ее желания!
Пространство вокруг Габи уже начало сиять ярко-голубым свечением, прежде чем она глубоко страдающая и погруженная в собственные путаные мысли заметила изменения.
Когда она обернулась, позади, скрестив на груди руки и чуть расставив ноги, стоял Анка.
Выражение его лица было непроницаемым, впрочем, Габи и не рассчитывала на радушную встречу.
Как только Анка, двинувшись в ее сторону, наконец, остановился на расстоянии вытянутой руки, Габи с трудом сглотнула. Его взор мимолетно скользнул по ее лицу, прежде чем он вскинул голову, осматриваясь вокруг.
- Ты значительно умнее, чем я предполагал,- задумчиво произнес он, переведя, на нее взгляд.
- Думал, что оценивал тебя по достоинству, так как ты того заслуживаешь, но ты оказалась права насчет меня. Мне поклонялись, и у меня до сих пор слишком раздутое самомнение… и слишком низкая оценка твоего вида.
Похвала согрела Габи, однако холодок, который она почувствовала между ними, удержал ее на месте, остудив порыв броситься в его объятия. Она облизнула пересохшие губы:
- Я правильно поняла историю?
Анка слегка наклонил голову:
- Частично.
Габи нахмурилась, оглядываясь на мозаику.
- В какой именно части? - спросила она неуверенно.
Шагнув ближе, Анка привлек ее к себе.
- Я никогда не любил Шу-Этну, - ответил он тихо, обхватив ее подбородок и вынудив поднять на него взгляд.
- И никогда раньше не испытывал любви ни к одному человеку. Я наслаждался их лестью. Упивался только тем, что доставляло плотские удовольствия - вкусом, запахом, звуками и ощущением самого мира и всего в нем. Без тела я не ощущаю ничего этого. Могу возродить в памяти, «чувствовать» их в некотором смысле, поскольку переживал все давным-давно, но не так как ты.
Отпустив ее, Анка направился к мозаичным картинам и замолчал, рассматривая изображения.
Габи наблюдала за ним некоторое время и наконец, пошла следом.
- Я отказался от человеческого мира не из-за того, что смерть Шу-Этну опустошила меня. Она была слаба и мелочна, тщеславна и глупа.
Он колебался, словно оценивал реакцию Габи на свои слова или возможно решая, стоит ли продолжать рассказ.
- Поскольку она была красива, я желал ее, и наслаждался теми удовольствиями, что испытывал, когда был с ней как человеческий мужчина. Некоторое время я полагал, что это соответствует понятию человеческой любви и позволил себе считать, что чувствую нечто большее, чем обычная страсть. Однако, задолго до ее смерти, понял, что был влюблен в само понятие «любовь», а не в Шу-Этну и что она, без сомнения, тоже не любила меня. Да и как можно, когда для нее существовала только онаво всем мире?
- СамаШу-Этну являлась единственной любовью ее жизни, - иронически добавил он.
Лицо Анки приобрело суровое выражение, пока он изучал изображение, запечатлевшее убийство жриц в храме:
- Я покинул человечество, потому что постепенно возненавидел людей, они вызывали у меня отвращение своей жадностью и жестокостью… но главным образом потому, что жаждал уничтожить их всех в отместку за гибель моего сына и знал, если останусь, то сделаю это.
Ревность разрасталась в душе Габи вопреки всем усилия задушить ее, несмотря на утверждение Анки, что он не испытывал к женщине которой подарил ребенка ничего… кроме страсти, как будто этогонедостаточно, чтобы она ревновала!
По логике это не должно ее волновать. Все произошло задолго до нее. И она не вправе упрекать его за ту жизнь, которую Анка вел прежде чем увидел ее, и пришел к выводу, что она достойна стать той самой, избранной, еще до того как она узнала о его существовании.
Глупо или нет, однако Габи все жеревновала и по-прежнему чувствовала себя обманутой, так как та женщина носила его ребенка. И ничего не могла с этим поделать.
Однако большую боль ей причиняли страдания Анки. Как она могла не волноваться о нем? Взяв его руку, Габи на мгновение прижалась щекой к его ладони, прежде чем повернуться и поцеловать в ее серединку.