— Право в кредит? В долг будущего геройства? — Таня осуждающе покачала головой.
— Неважно. Не в том суть. Просто мне сейчас другое нужно, другое, понимаешь? Отсюда и кризис: родители тянут в одну сторону, а я в другую… Старики обижаются: к сестре вот, как приехал, еще не ходил. А что ходить? Там опять разговор о заводе, о таком же самом, откуда я намерен лыжи навострять. Такие пироги, Танюша, как говорил наш старшина.
Девушка сказала:
— Мне кажется, я тебя очень хорошо понимаю. Мне тоже все время хочется чего-нибудь такого… новенького.
Она повертела в воздухе рукой, воплощая мысль в объем, но, по-видимому, ее это не удовлетворило, и Таня пояснила словами:
— Интересно жить хочется.
— Да, — согласился Виктор, — жить надо интересно.
— Тебе надо побольше на людях бывать, Витя. Концерты, театры, вечера. Бери пример с меня. Я себе спуску не даю. Бегаю, успеваю, и мне хорошо. Я столько интересного узнаю за неделю, — другому на год хватит.
— Ладно, — засмеялся Виктор, — ты у нас, Танька, культ… Ключи от дачи у матери взяла?
— Да.
— Тогда до встречи. Звони,
4
“Отлично скроен малый, — думал Виктор, рассматривая свое отражение в стекле. — Рост сто восемьдесят, плечи широкие, высок, ноги длинные, нос короткий, прямой, глаза голубые. Куртка что надо — модная, с карманами в “молниях”. Шапка пыжиковая, джинсы моднейшие, ботинки тупорылые — всё на месте. Соблюден полный антураж. И девушки оглядываются. Не все оглядываются, но многие цепляют взглядом. Хорошо-то оно хорошо, но не совсем”. Он поморщился и отошел от витрины. Где-то в глубине души сидел маленький противный червячок. Какое-то физиологическое ощущение собственной неправоты. Уж Виктор на этого червячка и замахивался, и грозился, и делал вид, что тот вообще не существует, а он, червячок, хоть бы что — нет-нет да и пососет гадостно так, будто порченый зуб, который собирается болеть. И от этого светлое и самодовольное состояние Виктора рушилось. Он хмурился и двигался шагом сердитым и небрежным. Вот и сейчас, еще издали, завидя дом, где жила сестра с мужем, Виктор досадливо вздохнул. Неприятная предстояла встреча. Дом, куда он шел, был как все дома — таких сейчас много. Разделенные однообразными большими и малыми балконами бело-серые блоки равномерно развернулись на двенадцать этажей вверх. В одном из окон на шестом этаже должно было мелькнуть лицо сестры, но оно не мелькнуло, и это маленькое нарушение стереотипа порадовало Виктора. Работая на кухне или в комнатах, сестра имела привычку то и дело подходить к окну. Это ее невинное отвлечение порядком бесило Виктора. “Ты словно в деревне, к окошку липнешь! Что ты там видишь, со своего шестого?” Но Валя только отмахивалась: отстань, мол, много ты понимаешь! Виктор несколько секунд рассматривал знакомую, обитую черным дерматином дверь. И то, что она была такой, как раньше, и за три года ничуточки не изменилась и на ее тусклой лакированной поверхности не было ни пятен, ни царапин, ни порезов, показывало только одно: в этом доме все было и долго еще, по-видимому, будет в полном порядке.
Он нажал кнопку звонка. “Сейчас выскочит Валька, всплеснет руками, поругает, что забыл, станет кормить”.
И действительно, сестра открыла дверь, всплеснула руками, заявила, что он нахал, пришел к ним в последнюю очередь, и предложила пообедать. Виктор сел, закурил, осмотрелся, спросил:
— Меняете обстановочку?.. А сам на работе?
Валя ответила, что они совсем недавно решили сменить свой тонконогий модерн (ведь он совсем вышел из моды) и возвратиться к бабушкиным креслам, а Коля скоро придет, у него совещание, она его ждет с минуты на минуту. Виктор слушал сестру, и ему хотелось одного: встать и уйти. Конечно, приятно было увидеть Вальку, но одними улыбками здесь не отделаешься. Нутром своим он чувствовал приближение неприятных подробных разговоров и расспросов.
Мать зря втравила его в эту пустую затею. Никогда не стоит слушать советчиков. Даже самых добрых и близких. Они обязательно запутают дело. Только в моральные долги влезаешь. Получается двойной или даже тройной долг: тебе предлагают что-то сделать, и ты как бы уже должник. Но ты не принимаешь предложения, и твой долг удваивается, потому что даром морочил голову хорошим людям. А потом все равно кого-то приходится просить, — так появляется третий долг.
Виктору было совершенно очевидно, что нужно уходить, но он сидел, курил, сосал обслюнявленный окурок, пока огонек не обжег пальцы, а Валя сказала, что Виктор стал зеленого цвета, все от курева. Нужно было уйти еще и потому, что скоро придет зять с его румянцем и роскошной шевелюрой, довольный всем миром и собой, в свете ясных зорких глаз которого не скроется ни одна нелепая деталь его, Виктора, поведения. Что он мог противопоставить доводам зятя? Да ничего. Разве что предсказание этого безумца, спасенного им из-под колес троллейбуса! По нему выходило, что Виктору не надо ничего предпринимать, можно спокойно ожидать прихода удачи. Но Николай таких вещей не принимает, и ему их не втолкуешь. Зять верит только фактам, а факты были против Виктора. Внутренний монолог Виктора прервался: сестра потянула его к окну смотреть новую служебную автомашину мужа, Виктор упирался и сопел. А тут ввалился хозяин, точь-в-точь как и три года назад — бодрый, веселый, красногубый, — и заорал: