А вечером состоялось представление. Народ пришел на сборище невзрачный, тот же, что попадался Косте утром на улице. Невзрачный и в то же время очень хорошо ему знакомый, особенно за последние дни. Пришли бабки, пришла девочка лет тринадцати и малышок лет четырех… Пришли две молодки в черных ажурных платках поверх обычных шерстяных и, усевшись у входа, тотчас принялись лузгать семечки. Они были разочарованы: думали, что похороны, а оказалась лекция. Пришел непременный член подобных собраний дед в ушанке с отвисшим ухом на манер дворняги, за которой плохо ходили в щенячьем возрасте. Пришел еще один благообразный старик с постным лицом и холодным взглядом маленьких глаз. Рот у него, по мнению Кости, напоминал лезвие ножа, плотно сжатые губы точно боялись выронить золотое слово, прятавшееся в гортани. “Жадюга, должно быть, неимоверный”, — решил Костя. Хозяйка относилась к жадюге с особым почтением. Шептала что-то на ушко, поспешно и невпопад кивала, будто соглашаясь с еще не высказанными указаниями гостя. Были на представлении еще какие-то люди, но Костя устал их рассматривать, да и смотреть там, по правде, было не на кого. Всё девчонки, да бабки, да несмышленые малыши.
Представление ставилось по репетиции наставника. Гости сидели на почетном месте за деревянным столом. Перед ними положили буханку хлеба и солонку с крупной солью. Питья никакого, кроме бутылки с квасом.
“Как на собрании, — думал Костя, — президиум, выступающие”.
Первым выступил Олег. Был бледен, с синью под глазами. Говорил глухо и даже невнятно, но что-то трогало в его речах. Точно просил или извинялся за притворяшек. Подкупал слушателей мягкостью, ненавязчивостью. Вот смотрите, мол, как у нас получилось. Случайно как-то, а все же есть в наших поступках что-то нужное людям. Ловко гнул свою линию, незаметно. И слушали его внимательно, с любопытством.
Худо сказал, между прочим, что они уже много лет ищут истину, испробовали разные пути, заблуждались и грешили, но сейчас на верном пути.
Костя хмыкнул про себя. На верном пути! Конечно, зимняя дорога всегда верный путь. Тверда, пряма, далека, катись по ней и катись, было б верное направление.
Костя слушал своих спутников с раздражением. Сам он участвовать в этих представлениях отказался.
— Пока мы работали на себя, был смысл, — сказал он грозно нахмурившему брови Каре, — а сейчас мы даем спектакли для публики, и мне неинтересно. Я буду выполнять обязанности технической прислуги: уход за машиной, поднести, отнести. А выступать не хочу.
— Смотри, — заметил Кара, — отстанешь — пожалеешь. Мы большое дело зачинаем, надо шагать в ногу.
— Вот я и посмотрю, а потом шагну.
Кара стрельнул злобными глазами, ничего не сказал. Было решено, что Костя в их действиях не участвует. Ему выпали обязанности служки: готовить встречу, раскладывать книги, подносить квасок охрипшему оратору или просто сидеть сложа руки, наблюдая за реакцией слушателей. Позиция стороннего наблюдателя потом оказалась неожиданно полезной — Кара дотошно выпытывал, какие моменты были наиболее впечатляющими. Костя без утайки рассказывал, как охнула бабка и в каком месте выступления Кары все девчонки смолкли и пооткрывали рты. Наставник брал на заметку такие места и в следующей встрече развивал и дополнял их красочными подробностями.
Первое выступление притворяшек было чуть истеричным. Жалобная и одновременно чуть хвастливая интонация художника не понравилась Косте.
— Мы потерялись во тьме нашей жизни, — говорил Олег, разводя руками. — Что делать? Как спасаться? Куда ни кинь, везде грех и погибель. Пробовали по-разному, и молиться и грешить. Но душа не знала покоя. Все было не то! Слепые котята, тычемсч, тычемся, а правды найти не можем. И только через смерть познали направление, путь. Ушла от нас Людмила, святая душа, оставила за собой золотой след, по тому следу идем и уверены — так правильно!
“Неужто, — думал Костя, — клюнут на эту муть? Ведь и младенцу ясно: липа и туман”.
Однако клевали. Костя явственно отмечал все признаки полного эмоционального согласия с оратором. Бабки печалились, вытирали глаза концами платков. Дед вздыхал и лез за “Беломором”, но его попытку закурить тут же пресекала яростным шипением хозяйка дома.