— Спасибо, что ты стала моим миром.
— Спасибо, что помог мне вернуть голос.
— Спасибо, что позволила мне услышать его.
— Серьезно, ты слишком хорошо усваиваешь уроки Брэна.
— Никакие уроки не нужны. Кроме того, это Брэну нужны уроки, а не мне.
Прозвенел звонок, и он нахмурился.
— Мама, мы еще кого-то ждем?
— Я пригласил кое-кого, — входит Илай.
Как только он открывает дверь, Глин бросается обнимать Лэна.
— Сюрприз!
Сюрприз, конечно, в том, что она привела с собой Килла.
Я вздрагиваю. Это такая ужасная идея.
Неважно, сколько перемирий существует между Язычниками и Элитой. Лэн и Килл не могут вынести друг друга даже ради спасения собственных жизней.
— Твоего присутствия недостаточно, так что ты добавил еще одно несносное присутствие? — спрашивает Лэн у Илая.
— Конечно. Чем больше, тем лучше, я прав, Килл?
— Верно, — мой кузен ухмыляется, когда я обнимаю его. Когда я отстраняюсь, его лицо возвращается к привычной холодности. — Лэндон.
— Киллиан, — говорит он с той же разрушительной энергией. — К твоему сведению, ты мне по-прежнему не нравишься.
— Ты мне тоже не нравишься.
— Решение простое. Оставь мою сестру.
— Только если ты оставишь мою кузину.
— Нет.
— Тогда договоримся на этом.
Я встречаюсь взглядом с Глин, которая выглядит так, будто ей уже надоело это дерьмо, и мы обе закатываем глаза.
— Мои любимые психи, — Илай хватает каждого из них за плечо, но они расступаются. Лэн хватает меня за руку, а Киллиан делает то же самое с Глин. — Невежливо, — бормочет Илай себе под нос.
— Давай уберемся отсюда, — шепчет мне на ухо Лэн.
— Нет. Я не собираюсь бросать твоих родителей. К тому же, здесь весело.
— До тех пор, пока это тебя забавляет, — он выглядит недовольным, но определенно притворяется.
Я встаю на носки и целую его в щеку, а затем бормочу:
— Я люблю тебя, Лэн.
— Черт, — он улыбается искренней улыбкой, от которой замирает сердце. — Ты точно знаешь, как успокоить зверя внутри меня, маленькая муза.
И я всегда буду это делать.
Неважно, как мир воспринимает Лэндона.
Он может быть сумасшедшим, но он — мой сумасшедший.
Эпилог 2. Лэндон
Два года спустя.
Помните ту вещь, над которой я работал некоторое время? Возможно, я немного сбился с пути, и работа затянулась.
Точнее, на два года.
Но какая же победа без нескольких трудностей на пути к ней, не так ли?
На самом деле, я не прав. Я знаю, что это редкость, но иногда такое бывает. Это бессмысленное гребаное препятствие беспокоило меня некоторое время.
Но вот я здесь. Наконец-то. В центре моей собственной выставки.
Если говорить начистоту, то еще со времен учебы в университете мне неоднократно поступали предложения от известных отечественных и зарубежных художественных галерей провести мою первую персональную выставку.
Я отказался от каждого из них, потому что, как я уже говорил, я был просто не готов.
И хотя это может показаться слабым оправданием, на самом деле это правда.
Лэндону двухлетней давности нужна была небольшая встряска и пинок под зад, чтобы он собрался с мыслями и наконец-то создал шедевр, ради которого он был создан на этой земле.
Я не соглашался на персональные выставки, но участвовал в благотворительных выставках и в выставках с другими художниками. Я приумножил свое имя и оставил художественное сообщество в предвкушении того, когда же я наконец покажу им то, над чем тайно работал.
С уверенностью можно сказать, что мои шедевры не идут ни в какое сравнение с теми приличными, но не очень особенными статуями, которые я делал раньше.
Вещи, которые называли «изумительно потрясающими», «до боли красивыми» и «жестоко пленительными», меркнут по сравнению с моими новыми творениями.
Так что, возможно, я немного перестарался, и вместо одного шедевра у меня их несколько.
Или, скорее, тридцать.
Тема и название выставки? Тайна Музы.
Статуи Мии заполняют галерею. Впервые тема моей одержимости и пристрастия раскрыта перед широкой публикой и всеми, кто не является сотрудниками.
Я стою в углу и наблюдаю за тем, как все влюбляются в мою гениальность и в причину, стоящую за ней.
Муза, в существование которой я не верил, пока не оказался в ее ловушке навсегда.
Муза, которая заполнила пустоту так основательно, что стало невозможным представить себе мир, в центре которого ее нет.