В позитивном же плане можно сказать, что термины «народ» и «люди» очень ситуативны, но в любой ситуации речь идет не о группе, соединенной какой бы то ни было «национально-культурной» или «этнической» идентичностью. Даже тогда, когда «русским людям» противостоят «иноплеменники», нет никаких оснований считать, что «русские» рассматриваются как «племя». Равным образом и «поляки», «литовцы», «немцы» никак не «племена», «этносы» или «этнические нации». Это — подданные другого государя и другого государства.
Аналогично и «свои» — это не племя, этнос или нация, а подданные «Росийского государства», которое, ex definitione, есть сообщество христиан, «православное царство», среди подданных которого «титульной нацией» выступает «православное христианство», т. е. церковное сообщество, не отделимое, в рамках православного царства, от сообщества государственного. «Национальное» самосознание оказывается, таким образом, на поверку самосознанием церковным. В этом, судя по всему, и состоит главная особенность и главный парадокс дискурсов протонациональной коллективной идентичности в «Повести».
Приведенный пример — лишь один из релевантных фрагментов более или менее однородной картины, которая, как кажется, постепенно складывается при фронтальном чтении нарративных памятников древнерусской культуры.
Ипостаси «царства православных»: Русь как «Новый Израиль», как «Святая Русь», как «Третий Рим»
В этом контексте, приняв, что ключом нормативных дискурсов старомосковского wir-Gefühl было самоописание в категориях «мы, православные» или «всё православие», становится понятнее, почему в «протонациональных» представлениях Московии столь весомо присутствуют представления о Руси как Израиле («новом» и, конечно же, «истинном»).
Эта тема, казалось бы, лежит на поверхности. Но историки и филологи обращались к ней лишь эпизодически, и первым был Н. И. Ефимов, который развил наблюдения, сделанные в свое время А. Поповым: «Замечательно, что библейские лица и события, и особенно все лучшее в них, [народ] считает русскими и описывает чертами, заимствованными из русской жизни»[726]. Дж. Раба и Д. Роулэнд практически одновременно опубликовали статьи, в которых справедливо констатируется, что в выражениях «протонационального» чувства представления о Руси как Новом Израиле занимали много более заметное место, чем концепция Москвы как Третьего Рима[727]. Систематическое изучение следов представления о Руси как Израиле предпринял А. Б. Конотоп[728]. К этой же теме обращается А. В. Кореневский[729]. В то же время тема «Русь — Новый Израиль» тесно переплетается с вопросом о воспроизведении образов Иерусалима и Палестины в России XVI–XVII вв., и в этой области работ много больше[730].
Как же именно представлена тема «Русь — Новый Израиль» в наших текстах? Идет ли речь об избранном «народе», как обыкновенно принято думать и как многократно спонтанно пишет А. Б. Конотоп? Или под «Израилем» понимается религиозное сообщество? И в каком именно соотношении с мотивом «Русь — царство православных» выступает мотив «Руси — Израиля»?
Источники, которые позволили бы дать полный ответ на эти три вопроса, очень многочисленны и многообразны, изучены они еще далеко не полно, к некоторым из них обращались и мы[731]. В «Слове о житии и преставлении Дмитрия Ивановича», написанном в середине XV в., говорится, что в годы княжения Дмитрия Донского расцвела Русская земля «яко преже обетована Израилю»[732]. Этот оборот нужно понимать как выражение идеи, что Русская земля уже прежде была «обещана», а теперь она и «передана» Израилю, каковым оказывается сообщество православных, живущих в Русской земле (они же — люди «истинного Израиля», verus Israel)[733]. В этом контексте очень показательным становится сближение тех, кто готов погибнуть «за правоверную веру христианскую», с Израилем (евреями/иудеями) в словах, обращенных князем Дмитрием к призванным вельможам и князьям: «Лепо есть намь, братие, положити главы своя за правоверную веру христианскую, да не преяти будут гради наши погаными, ни запустеют святыа Божиа церкви, и не разсеяни будемь по лицу всеа земля» (курсив мой. — М. Д.)[734]. И в этом же контексте яркими красками играют сравнения Дмитрия Донского с Моисеем и Давидом, а также с Евером, с Енохом, с Иосифом и даже с самим Авраамом[735].
726
727
728
729
730
731
732
Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русского // Памятники лит. Древ. Руси. XIV — середина XV в. М., 1981. С. 210.
733
Перевод на современный язык предлагает «как прежде земля Израиля обетованная», тогда как в исходном тексте выражена иная модальность — замещения Русью Израиля, а не сравнения первой со вторым.