Слышал, как дико, по-звериному, орал, стреляя, встав почти в полный рост, Боцман. Видел, как горным архаром, с тремя бойцами скачет с камня на камень Зверь, преследуя удирающих «афганских львов», крича на бегу Шубе:
— Андрюха, прикрой!
Видел, как с грохотом разорвалась граната РПГ недалеко от позиции Донца. Заметил, как, почти не пригибаясь, в сторону разрыва метнулся, на ходу снимая сумку с красным крестом, наш фельдшер Гном. Я всё видел! Кроме одного. Я не видел, как поднялся с колен, что-то кричал и тянул за верёвку, пытаясь поставить на ноги своего хрипящего на издыхании друга-ишачка мальчишка. А ещё я не видел, как поднялся из своего укрытия и начал спускаться вниз к мальчишке наш прапорщик Али Иванович.
Уже почти закончилась стрельба, только где-то в километре трепанули эхом две короткие очереди. Это Зверь поставил точку. Догнал, значит. Этот не упустит.
— Смотри, — толкнул я Боцмана.
— Али, стоять! Стой, сволочь! — заорал Боцман во всю свою лужёную глотку.
Но тот не слушал, спускаясь к рыдающему мальцу. Ишак перестал хрипеть, его ноги вытянулись в агонии, шкура в последний раз натянулась на рёбрах от хриплого вздоха. Мальчишка в голос выл, размазывая слёзы, смешенные с дорожной пылью и серыми ворсинками шерсти ишака. К нему спускался Али и что-то быстро-быстро говорил на своём… Вдруг мальчишка замолчал, выпрямился, сунул правую руку под халат и достал пистолет ТТ. Ого! Али приостановился, медленно снял с шеи автомат и положил его на валун. Ни один мускул на лице не дрогнул у нашего Али-бабы. Только в эти щёлочки глаз разве заглянешь? Не увидеть, что там. Жалость, сострадание, боль? Мальчишка вытер нос грязным рукавом халата и направил пистолет в сторону нашего переводчика. Пистолет был тяжёлым, рука дёргалась и тряслась от напряжения. Хрущёв остановился метрах в десяти, но продолжал говорить что-то спокойным, убаюкивающим голосом. Почувствовав движение слева, я жёстко сказал:
— Отставить, Боцман!
А тем временем Али продолжал что-то убеждённо говорить тихим голосом, улыбался и с поднятыми руками медленно приближался к маленькому проводнику. Мальчишка уже не плакал. Он со злобой и ненавистью смотрел в лицо нашего Али-бабы. Пистолет то поднимался на уровень головы прапорщика, то опускался вниз, к животу. Потом юный душман присел, погладил на прощанье морду своего мёртвого вислоухого друга, всхлипнул и что-то громко крикнул в сторону нашего прапорщика.
Два одиночных пистолетных выстрела прозвучали так неожиданно и неуместно, что инстинкт самосохранения не успел дать команду моему мозгу на ответное действие. Медленно, с глухим стоном, откинувшись спиной к валуну и, держась руками за живот, оседал прапорщик Али Иванович Хрущёв, спиной оставляя жирный кровавый след на камне.
Через секунду, как при замедленной съёмке, разлетелась красными тряпками голова мальчишки. Одновременно отработали по цели Шуба и Зелёный.
Так они и лежали рядом. Прапорщик-пограничник, мальчишка-погонщик и ишак-неудачник. Их кровь, смешиваясь, быстро впитывалась в землю обочины. Они не были врагами.
— Надо было сразу, — не глядя в мою сторону, хрипло рявкнул Боцман, сбегая по камням вниз к Али.
— Надо было…, — эхом отозвался я, шокированный произошедшим.
Спустя какое-то время, обсуждая этот печальный эпизод, мы пришли к выводу, что мальчишка стрелял не в русского врага, не в шурави. Он сделал так, как его учили старшие. Кровь за кровь. Он стрелял в того, кто убил его друга. Мстил! И слава Всевышнему, что у него это не получилось. Наш Али-баба выжил!
Группа по команде начала медленно спускаться вниз к каравану. Щёлкнул одиночный выстрел. Добили. Будем считать, что ишака. Из-за поворота показался Зверь с бойцами. Все живы, слава те… На верёвке тащили двух верблюдов. Скоротечный бой закончился. Смотрю на часы и понимаю, что мы пережили очередной эпизод из ада и длился эпизод всего 7 минут, 40 секунд. У нас с Боцманом это был седьмой караван!
На ходу крикнул:
— Осмотреться, командирам доложить!
Подошел Зверь. Жёстко спрашиваю:
— Зверь, ты в курсе, что по ходу ты чуть на свои же растяжки не влетел?
— Виноват. Азарт, чёрт бы его побрал! Услышал, как Шуба заорал и растяжку перепрыгнул, как олень. За метр увидел, — смутился капитан.
— Ну, ты даёшь, парень! Олень! Мы все вам орали! Ты же командир, о парнях своих думал, когда оленем скакал?
— Исправлюсь, Васильич. Победителей не судят, — хитро улыбнулся Зверь.