Видно, муха была тренированной или реактивной: потому, что не успел я зашнуровать второй берц, как, чуть не выломав мою визгливую дверь, ввалился Боцман. Или по штатному расписанию — старший прапорщик Боцаев.
— Тыщ командир, по-вашему…, — прогундосил Боцман, тяжёлым взглядом, сверху вниз, сканируя пограничника.
— Что по-вашему? — поинтересовался я, ещё имея запас хорошего настроения.
— Приказанию по-вашему? — удивлённо переспросила эта гадина, заставив меня пожалеть о своём первом вопросе.
— Ещё раз, как ваша фамилия, товарищ прапорщик? — переспросил я пограничника специально для Боцмана.
— Хрущёв, товарищ майор, — ответил тот.
— Да, ладно! Родственник что ли? — продолжал тупить Боцман.
— Нет. Так бывает, однофамильцы, — спокойно ответил пограничник, видно привыкший к такого рода «умным» вопросам.
— А зовут случайно не…
— Али Иванович меня зовут, товарищ старший прапорщик, — перебил Боцмана Хрущёв.
— Гонишь? — грозно цыкнул железной фиксой Григорий, угрожающе сунув руки в карманы.
— Отставить. Старший прапорщик Боцаев, слушайте мою команду. Прапорщик Хрущёв поступает в ваше распоряжение. Заниматься будете только им. Для начала переоденешь Хрущёва, получите в оружейке личное оружие, проведешь инструктаж и всё, что положено. Упражнения по стрельбе из личного оружия каждый день, на полигон я позвоню. Тактика, скрытое передвижение, маскировка… Короче, всё как учили. Через неделю зачёты. Лично я принимать буду.
— Товарищ майор, разрешите вопрос Хрущёву? — попробовал перейти на уставные отношения Боцман.
— Давай! — махнул рукой я.
— Слышь, Хрущёв, — начал ехидно Боцман, пытаясь заглянуть в щёлочки глаз прапорщика, — а как ты прицеливаться будешь? Ты ж если прищуришься, вообще ни хрена не увидишь!
— Отставить Боцман! Гриша, смотри! Без своих этих… я тебя знаю. И ты меня знаешь! Знаешь? — поугрожал я на всякий случай.
— Да, знаю, знаю, — буркнул Боцман, — разрешите, Александр Васильич? — развернулся на выход старший прапорщик.
— Вперёд! — повысил я голос, желая быстрей избавиться от порядком надоевшей толпы прапорщиков, заполнивших всё свободное пространство моего «штаба», — Вам туда! — ткнул пальцем в дверь, указав, на всякий случай, направление движения.
— Есть вперёд! За мной, мой зелёный друг, Чингачгук, — гоготнул Боцман, пиная коленом, взвизгнувшую от возмущения дверь.
Зазвонил телефон. Решил поинтересоваться моим глубоким сном начальник разведки бригады, мой приятель — Вадик Белкин. Сейчас, сволочь, спросит, типа: «Не разбудил?» Как будто, можно разговаривать по телефону не просыпаясь!
— Здорова, Гвоздик! (Гвоздь — мой позывной). Не разбудил? Я тебе прапора одного направил. Как просил, переводчик. Полиглот, я бы даже сказал. Правда не профи, но божится, что практически все местные диалекты знает. Кстати, доброволец. Пограничник, между прочим. Сам рапорт в Афган написал, — набиваясь на благодарность в ощутимо материальном выражении, вещал Белый.
— Ага! Ты ещё скажи — по комсомольской путёвке! Он уже был у меня, отдал его Боцману в обучение. Нам бы успеть за неделю его хоть чуток поднатаскать. Чувствую — сырой совсем. Слышь, Белый, а чего это такой за прикол с фамилией? В Киргизии свои кончились, на русские перешли?
— Нет, Гвоздь, не киргиз он. Время есть, расскажу сейчас. Интересная судьба у парня. Лет двадцать пять назад в солнечный Таджикистан попал служить срочную, оленевод по профессии и ненец по национальности, Иван Хрущёв. Ненец, представляешь? Северные народы почти все русские имена и фамилии носят. И вот служил этот оленевод Ваня, служил, а на последнем году службы возьми, да и влюбись в местную таджичку. Она в их части в прачечной работала. И не смотря на разницу в возрасте, она лет на десять была старше, любовь их нашла и уложила на ворох только что постиранного солдатского белья. И так они видно старались, что свадьбу, рождение сына и дембель ефрейтора-оленевода Вани Хрущёва отметили практически за одним столом. Родившегося пацанчика назвали Али, чтобы хоть как-то наладить контакт с азиатской роднёй.
— Шустрый оленевод! — порадовался я за малые народы севера.
— Переехали молодые жить в маленький кишлак на границе с Афганом. Ваня устроился в колхоз по специальности. Пас там кого-то. Прошел год и тут получает Ваня письмо из-за полярного круга. Неизвестно, что там написали ему ненецкие родственники, но захандрил, затосковал оленевод по олешкам, цветущему в бескрайней тундре ягелю, по родной яранге и строганинке. Собрал он свои нехитрые солдатские пожитки, эмалированные значки, которыми его Родина наградила, и рванул на север, пока жена в магазин ходила. Доехал он туда — не доехал, никто не знает. Да, никто и не искал.