— Командир, я Хрущёву позывной придумал. «Али-баба»! И на ухо хорошо ложится и не обидный. И Али не против. Скажи, Али?
— Ну да. Не против, — улыбнулся прапорщик Хрущёв.
— Али-баба так Али-баба, — согласился и я, увидев, как все по-доброму заулыбались.
Один только дух, непонимающе смотрел на нас, морщась от боли. Я подозвал поближе Хрущёва и сказал:
— Али, я сейчас…
— Командир, Али-баба, мы ж договаривались, — перебил меня Боцман.
— Ну да! Али-баба, мы сейчас начнём допрашивать этого бабая, а ты постарайся перевести нам, как можно точнее всю информацию.
— Я понял, товарищ майор. Я всё сделаю, — с готовностью студента-первокурсника ответил Али-баба.
— Скажи ему, что мы знаем, что они — разведчики каравана с грузом РПГ (реактивные противотанковые гранатомёты), который будет здесь утром. Спроси о количестве охраны и куда караван идёт?
Али-баба начал переводить, но моджахед постоянно хватал его за руки своей уцелевшей левой рукой и перебивал, что-то крича и мотая головой. Прапор повернул ко мне недоумённое лицо и растерянно сказал:
— Товарищ командир, Ахмет, так его зовут, сказал, что пока ему не сделают перевязку и не уколят промедол, он ничего не скажет.
Помолчав, Али-баба добавил:
— Вы просили переводить точнее… он сказал, что этим русским собакам он ничего не скажет.
Боцман тяжело вздохнул, молча, не торопясь отстегнул от своего ранца в палец толщиной капроновый фал и начал медленно, как на конкурсе морских узлов, вязать «испанскую удавку». Мы молча, с деланным безразличием, курили, давно зная концовку этого фокуса. И только две пары глаз, почему-то с одинаковым ужасом, наблюдали за руками Боцмана. Это были глаза Ахмета, потому что он понимал, что это предназначено ему. И глаза Али-бабы, потому что он пока всё воспринимал за чистую монету. «Испанка» получилась красивой. Ровная такая, симметричная. Ну, прям, как в фильмах про ковбоев и индейцев. Боцман ещё раза три затянул её с разными усилиями перед мордой душмана. Удавка ещё не нашла шею «своего героя», а Ахмет уже что-то кричал, страшно вращая белками глаз и еле ворочая пересохшим языком.
— Командир, не надо! — закричал Али-баба, — он всё расскажет. Всё!
— Удивительно, как все они верёвки боятся. Переводи Али-баба, — приказал я, — сколько охраны, куда идёт караван и когда связь с караваном?
Хрущёв успокоился, поняв, что инсценировка с удавкой — просто давление на психику. Оказалось, что вместе с ними, с разведчиками, охрана каравана — 29 человек. Караван ведут в соседнюю провинцию. Там его встречают, делят на три группы и оружие поставляют полевым командирам, заплатившим за него зелёными камешками, то есть изумрудами. А связь у него скоро, но он не знает когда точно, потому что у него отобрали часы.
Боцман что-то зло буркнул, нехотя полез во внутренний карман афганки, достал китайскую подделку часов «Rolex» и показал Ахмету циферблат. Ахмет посмотрел на уже не свои часы, кивнул и сказал через переводчика:
— Слава Аллаху, успели. Связь через семь минут.
Я укоризненно посмотрел на Боцмана. Понятное дело, боевые трофеи ещё никто не отменял, но иногда и думать надо. Приближался очередной важный этап нашей операции. Дезинформация называется. Отработать её нужно было аккуратно и умно. Отозвав нашего переводчика в сторону, я постарался доходчиво объяснить ему ситуацию:
— Слушай меня внимательно, Али-баба! Сейчас от тебя зависят жизни наших парней. Объясняю. Наша с тобой задача, чтобы «духи» поверили в дезу, которую мы с тобой будем им втюхивать через твоего друга Ахмета.
— Товарищ командир, он не мой…
— Дальше слушать, прапор! — гаркнул я так, что от неожиданности Боцман затянул свой узел на шее у Ахмета, — переводить чётко, ясно и зло. Понял меня? Мы будем стрелять в них, а они будут стрелять в нас. Наша цель — победить! И без соплей мне! Ты меня понял, военный?
Али-баба кивал своим круглым лицом после каждого знака препинания, а после крайнего вопроса даже зачем-то отдал честь. Краем глаза я заметил, как довольно ухмыляется Боцман. По-моему даже подмигнул Донцу, негодяй! Типа: «Чья школа!» Неожиданно зашипела импортная рация. Нас вызывали. То есть вызывали Ахмета. Басурманин понимал, от чего зависит его судьба. А, как тут не понять с петлёй на шее и стволом, приставленным к животу? Подошёл Али-баба с очень суровым выражением лица, от чего его глаза вообще превратились в два узких пунктира. Он что-то сказал Ахмету и тот, поёжившись, кивнул своей бритой головой. А суть диалога была, согласно переводу, примерно такой: