Часть 22
Еще четыре дня пролетели на одном дыхании; я пахал на отстройке и помогал таскать воду для «огородников», пока каждый член отряда пытался намылить Локи шею, получая иногда по полной. Доктор ходил разговаривать с атаманом, как он сам мне рассказывал, у него в лазарете не хватало места для всех «отдыхающих». А Закари молча выслушал и ничего не ответил, на что Сэджвик развел руками и, неодобрительно качая головой, удалился.
Знали бы они, что ко мне Локи возвращался словно после приятной прогулки, а не целого дня изматывающих тренировок. Снимал плащ и платок с лица (я настоял, пусть видит, что я его не боюсь), и спрашивал, как у меня дела, стараясь обнять и втянуть в игру с одинаковым подтекстом, но я отделывался страстными поцелуями. И даже немножко привык. Хотел их, ждал целый день, радуясь, когда эта скотина вальяжно входила в «наш палац» и искала меня взглядом.
Целоваться было потрясающе, но тяжесть в паху сводила с ума, и, кажется, не одного меня. В очередной раз, я с трудом оторвался от Локи, пытаясь отдышаться.
— Продолжим? — без тени смущения предложил этот извращуга… но признаться мне тоже хотелось. Что же это за власть такая странная, вроде понимаешь, что не должен, но здесь так темно, а тело горит, прося ласки… его ласки. Странно, но на его месте я не могу представить никого другого, даже противно становилось от одной мысли.
Его рука накрыла мой выдающийся из штанов стояк, и все мысли вынесло напрочь… кроме одной…
— Я… бы хотел кое-что попробовать, — чувствуя себя таким же развратником, начал я.
— Все что угодно, зайка.
— Прекрати эти дебильные прозвища.
— Конечно, сахарный мой.
«Ладно. Не хочешь по-хорошему…»
— Снимай штаны, — приказал я.
Локи опешил лишь на долю секунды, а потом, не отрываясь от моих глаз, встал и, расстегнув черный кожаный ремень, спустил брюки.
— Что ты задумал, чертенок?
Мне стоило больших усилий, чтобы не смотреть ниже пояса, но его член и так чуть глаз не выкалывал.
— Садись.
Он послушался, опустившись на диван, чуть разведя колени и закинув руки на спинку. И как ему только удавалось чувствовать себя царем в любой ситуации?!
— Я хочу попробовать то, что ты делал со мной в первый раз… — стеснение отступило, наверное оттого, что я и так постоянно краснел в его присутствии.
— Что конкретно? — да, стоило признать, арсенал у него был богатый.
— Я потушу свет…
— В темноте плохо получится, схватишься еще за что-нибудь не то… — дразнил он меня.
«Вот же сука! Ща получишь».
Я не потушил свет. Подошел к нему вплотную и опустился на колени. Его член напрягся, мои щеки залила краска, но отступать я не собираюсь. Положил свои руки на его колени.
— Ох, котик, ты играешь с огнем, — предостерег он меня.
Я медленно наклонился к его члену и легонько лизнул красную от напряжения головку. Он вздрогнул от удовольствия.
— Кайто…
Я резко встал и шагнул назад.
— Если ты будешь разговаривать, то мы остановимся на этом, — не собираюсь вечно выносить его болтовню.
Локи улыбнулся и глубже откинулся на спинку дивана, принимая мою игру.
Я снова опустился на колени, положив руки как и прежде ему на колени. Я не торопился — «пусть помучается». Наклоняюсь еще медленнее, он не отрывает глаз в ожидании. Приблизившись к его стволу со вздутыми венами, рассматриваю. Локи недовольно выдыхает от напряжения. Я приближаюсь совсем близко, так, чтобы его коснулось мое дыхание за секунду до того, как я провожу языком от середины вверх, цепляя головку за край. Чувствую, как под моими руками напрягаются его ноги, хотя лицо не выдает ничего. Он смотрит так, будто готов разорвать меня на части в любую секунду… в любом из смыслов этого слова.
Я снова лижу его не спеша. Касаюсь губами. Захватывая зубами самую тонкую кожицу ствола и легонько оттягиваю. Локи вздрагивает. «Не такой уж ты и железный», — радуюсь победе.
Обхватываю ртом его головку, не глотая, вожу языком внутри рта. Он глубоко дышит, я просовываю член глубже в рот, он чуть шире разводит колени. Я опускаюсь так глубоко, как могу, напрягая губы. Его член снова подрагивает, теперь чаще. Я добавляю руку у основания, как это делал он… тогда… и в едином ритме начинаю движения, желая довести его до сумасшествия, почему это должно быть только его привилегией?