Во главе был Трэн, это он отдавал приказы выжечь дома и «ни в чем себе не отказывать». А после, не дожидаясь исхода сражения между атаманом и остальной бандой, он угнал живых и здоровых на невольничий рынок, а меня оставил себе, как игрушку. Ему показалось забавным то, что я успел убить четверых на его глазах «чисто случайно!», перед тем как меня скрутили. Этот тупой урод решил, что я — что-то вроде талисмана, приносящего удачу, ведь не мог такой «мелкий отброс завалить его славных солдат», а значит, если таскать меня за собой — непременно повезет. Мразь!
Злость тихо тлела в моей груди, сжигая все вокруг и оставляя на долгую память клеймо долга, которое требовало крови. Их грязной, черной крови… Я ее получу, чего бы мне это ни стоило.
Тем временем мы подошли к железобетонному зданию с мелкими, выбитыми стеклами. Рядом не было ничего похожего на жилые помещения. Мы вошли внутрь через приоткрытую створку ржавых ворот. Внутри было пусто: массивные колонны в виде шпал упирались в крышу, повсюду валялся мелкий скарб и какие-то железяки. Мы пересекли пространство по диагонали и уперлись в маленькую спиралевидную лесенку, которую нельзя было заметить на расстоянии.
Взобравшись на самый верх, Локи навалился на дверь, и та со скрипом отвалилась крышкой в сторону. Хозяин вошел первым, я за ним.
Я нашел себя в небольшой широкой комнате с невысокими потолками. По левую сторону было большое, разделенное рамами окно. Удивительно, но все стекла были целыми и чистыми, иначе лунный свет не выдавал бы пространство со всеми деталями. Напротив окна, у стены стояло обветшалое низкое кресло с продавленным сиденьем, рядом — самодельный столик из книг, накрытый плоской деревяшкой наподобие столешницы. Между окном и креслом у другой стены стояла большая кровать, придвинутая к стене вместо изголовья.
— Я не зажигаю свет, — бросил Локи, не оборачиваясь, и стянул плащ.
Мне не показалось: он действительно был ростом с меня и такой же комплекции, скорее всего мы были ровесниками. Луна отсвечивала от смоли его черных волос, собранных в короткий хвост на затылке. Налив стакан воды из жестяного термоса со столика, он повернулся к окну, сжимая стекляшку. Контраст бледной кожи с темными волосами делал его другим. Ни на кого не похожим. Отросшая челка спадала на лицо, цепляясь за густую оправу ресниц. Он засунул руку в карман и, слегка сутулясь, опустил плечи.
— Долго будешь пялиться? — привел меня в себя его усталый голос.
— Прости, — бросил я, отворачиваясь.
— Спать будешь на полу, в углу, — он мотнул головой в сторону. — Есть одеяло. Только помойся, а то от вони глаза режет.
Мне стало стыдно. Последнюю неделю Трэн таскал меня за собой, всячески унижая и избивая в свое удовольствие. Пару раз он на меня помочился, вывалял в мусорнике, опустил в собачье дерьмо. В Эста-нова нас приучили к чистоте, поэтому меня самого сначала тошнило от своего запаха, но на четвертый день я просто перестал его замечать.
— Ванная там.
Я ничего не сказал, а смущенно протопал мимо в указанном направлении. Захлопнув за собой низенькую деревянную дверцу, я обнаружил себя в комнатке с настоящей чугунной ванной! Такие были редкостью. Она была покрыта эмалью, которая не сходила столетиями, лишь кое-где следы ржавчины проступали на мелких расколах. Мне было отлично видно, так как окно из спальни заканчивалось здесь. Наверное раньше это была одна комната. Рядом — табурет, над ним — вешалка с полотенцем, в углу — крошечная раковина с надбитым зеркалом. А где вода? Я еще раз внимательно осмотрелся. Ничего. Нет, не может быть.
Не веря себе, я подошел к крану и повернул. В тот же миг потекла струя воды. Ничего себе! Я слышал, что в городах частично сохранилась система водопровода, но такое видел своими глазами впервые. Всю жизнь я провел за стенами Эста-нова, где мы мылись из ведра, поливая себя ковшом.
Не теряя драгоценной влаги, я поспешил перекрыть поток, сдернул с себя вещи и залез в ванну. Рядом я нашел мыло. Пахнет. Открыв воду, я кинулся старательно себя намыливать: шею, уши голову, грудь — все.
Дверь скрипнула, я дернулся.
— Не ссы. Вот вещи, — с этими словами Локи бросил тряпки на табурет, и, оглядев меня без особого интереса, вышел.