У него вытянулось лицо.
– Нет! Я управляю разными существами, но точно не рабами.
– Хозяйством?
Он отпил воды.
– Ты очень любопытна.
– А ты – уклончив.
– Верно, – согласился он, опуская кружку. – И боюсь, мне придется говорить уклончиво. – Он окинул взглядом ферму. – Не хотелось бы просить о большем…
– Спрашивай.
Он посмотрел на меня, его глаза мерцали в темноте подобно опалам.
– Мне кое-что нужно. Со мной были… друзья, и, возможно, они все еще в этих краях. – Должно быть, на моем лице проступила тревога, поскольку он поспешил добавить: – Достойный народ. Ни я, ни они не желаем вам вреда.
Я кивнула, но шея подчинялась с трудом.
– У вас есть что-нибудь, из чего можно соорудить корыто? Что-нибудь длинное и пологое, – зажав стакан под мышкой, он изобразил предмет руками, – где можно разжечь огонь?
Вопрос застал меня врасплох.
– Э-э… то есть нечто из металла или керамики? – Я бросила взгляд на сарай. – Желоба металлические. Можешь их взять. Только при условии, что потом прибьешь их обратно. – Дождь сейчас был наименьшей из моих забот.
Я плотнее закуталась в шаль, спасаясь от холода.
Он проследил за моим взглядом.
– Они могут подойти. Скажите, у вас не найдется… – Он замолчал и покрутил запястьем, словно с трудом вспоминая слово, хотя свободно говорил на рожанском. – Возможно, кварц. Или гранит?
Я покачала головой.
– Можешь поискать в шахтах. – Я указала на горы далеко на западе.
Он нахмурился.
– Пойдут и угли. Мне бы не хотелось брать у вас дрова, но если я наколю достаточно…
– Пожалуйста, пользуйся нашими запасами, только не забудь их восполнить.
Он замолчал. И на этот раз точно усмехнулся. Я прищурилась.
– Что такое?
Он лишь покачал головой и протянул мне кружку.
– Спасибо.
Однако я ее не взяла.
– Ответь по крайней мере на некоторые вопросы. У нас весьма живое воображение, склонное к причудам. Если ты не готов поведать, как тебя сюда занесло, то объясни хотя бы, почему улыбнулся.
Он рассматривал меня несколько мгновений, и я смутилась под пристальным взглядом его глаз, которые в свете лампы походили на золотые монеты.
– Просто я не привык, чтобы меня прерывали.
Я удивленно заморгала.
– Ведь не родился же ты уважаемым управляющим, путешествующим в глуши с сомнительными друзьями.
Он вновь протянул мне кружку, не отвечая на сарказм.
– Я закончу это задание для твоей бабушки. Затем… – Он указал на сарай.
Я прикусила губу. Взяла стакан и повернулась обратно к дому, но остановилась.
– Я не скажу ей про желоба, – бросила через плечо. – Это будет нашей маленькой тайной.
Его мягкий смешок коснулся волос на шее, как дуновение летнего ветерка.
Я успела сделать несколько шагов, прежде чем он позвал меня:
– Айя. Ай. – Я приостановилась. – Мне казалось, ты уже достигла вершины, но ты стала только лучше.
Я повернулась к нему. Он поднял половинку бревна и поставил на пень.
– Мой образ на мольберте. Очень хороший.
Щеки у меня вспыхнули, и, боясь ляпнуть глупость, я лишь кивнула в благодарность за похвалу и продолжила путь, так крепко сжимая в руках стакан, что удивительно, как он не треснул.
Сайон неустанно трудился два дня. Даже не знаю, когда он отдыхал. Хотя Ката отправила его спать в сарай, в первый день я легла на тюфяке, оставив ему кровать. Впрочем, он не пришел, поэтому вторую «ночь» в ней спала я. Наш гость без пререканий слушался Кату, прямо как некогда мой дедушка, который не возражал против указаний до тех пор, пока его кормили теплым ужином и согревали постель.
Настала моя очередь готовить. Я сидела у открытой задней двери, ощипывая курицу и перешептываясь с мамой.
– Он так ничего и не рассказал о себе. – Она чистила морковку, которую вырвала в огороде рядом с домом – резиновую и с пожухлыми листьями от нехватки Солнца.
– Может, он не помнит. – В это оправдание я сама верила с трудом. – Может, он получил травму. На войне или еще где.
Энера поджала губы и кивнула, размышляя.
Мы обе замерли, заслышав шаги на крыше.
– Что он делает? – спросила мама, уставившись в потолок так, будто могла что-то сквозь него увидеть.
Я вспомнила о желобах.
– Пойду гляну.
Она кивнула, но, когда я отложила почти ощипанную птицу, схватила меня за запястье и повернула руку к свече. На ладони виднелись следы угля.
– Вечно она рисует, – сказала мама со слабой улыбкой. – Даже когда наступает конец света.
– Вовсе не наступает, – возразила я, отнимая руку. Но я и в самом деле рисовала. Заполняла страницу за страницей набросками Сайона, пытаясь запечатлеть его глаза, однако это оказалось так же сложно, как передать сияние Луны на том первом рисунке, который я сделала сразу после исчезновения Солнца. И то и другое слишком волнующе, чтобы образы можно было передать столь примитивными средствами.