— На помо… Помоги…!
— Ганс, вяжи-ка эту милашку, она нам пригодится, — приказал Макс. — А мы с Фрицем поднимемся наверх и потревожим хранителя маяка.
С женщины сорвали передник, мигом превратив его лоскутья в веревки. Фламандка пыталась кусаться, но Ганс, не рассчитывая силы, крепко ударил её в висок. И только оглушённую, женщину удалось связать, перехватив запястья за спиной.
— Чёрт возьми! Кто бы мог подумать, что здесь ещё есть такие гордые бабёнки! — ругался Фриц, зажимая прокушенную руку, когда они с напарником уже поднимались по длинной винтовой лестнице к огромному фонарю.
— Полагаю, добрый Ганс не станет особо упрашивать негодницу снять чепчик прежде, чем задерёт ей юбку! — расхохотался Макс.
— Если догадается затолкать сперва кляп… — проворчал Фриц. — Надо было бы захватить с собой куртку. Говорят, что воздух над морем гораздо холоднее, чем внизу. Ты как думаешь, а?
— Не холоднее морской воды, — ответил Макс. — Скажи спасибо, мы удачно вывернулись… Вперед! Чего там! Приказ, если он отдан, должен быть выполнен любой ценой. Наша эскадра подойдёт к Антверпену затемно. Проклятые фламандцы, проклятые англичане! — выругался он, продолжая взбираться по кривой лестнице…
В кустах просвистел жаворонок, женщина вздрогнула всем телом.
— А, — обрадовался Ганс, — Очухалась, дура! Лежи смирно, тогда ты даже получишь удовольствие.
— Эй, солдат! — окликнули его.
— Что такое? — не понял Ганс, берясь за револьвер.
Рядом мелькнула длинная худая тень. Чья-то сильная ладонь в мгновение ока крепко зажала ему рот, и длинный фламандский нож, молнией скользнув по горлу, отправил Ганса к праотцам.
Уложив немца в пыль, владелец тени, как ласка, ловко прошмыгнул в приоткрытую дверь, за которой открывалась дорога наверх.
— Проклятая дверь! — доносилось оттуда. — Надо бы спуститься и хорошенько потрясти бабу, должно быть, она знает, где ключ.
— Так иди, дурак. Чего медлишь, пули не возьмут замок, а граната может повредить фонарь.
Фриц послушно зашагал вниз.
Заслышав шаги второго германца, ловкий человек выскользнул наружу и притаился за дверью, держа клинок наготове.
Уже на выходе Фриц остановился, насторожённо вслушиваясь, и тихо позвал:
— Эй, Ганс! Гансик, дружище! Ты не заснул с этой бабой?
Ответом ему послужил удар захлопывающейся двери. Скорее от неожиданности, чем от боли — немец успел инстинктивно подставить руку, выронив при этом пистолет — Фрица отшвырнуло назад, в темноту башни. Фламандец бросился за ним, рыча, как бешеный пёс. Потом германец взвизгнул, точно боров на бойне, и больше женщина уже ничего не слышала.
Ей, наконец, удалось выплюнуть тряпку.
— Берегись, — закричала она, — там ещё третий! Осторожней!
Из темноты никто не ответил.
— Тиль! Тиль! — заревела она.
И тогда прозвучали три выстрела, эхом отразившись средь мертвящей, звенящей тишины, нарушаемой лишь гулким рокотом прибоя…
— Кто ты, чёрт меня раздери!? — прохрипел Макс, зажимая рукой кровавую дыру в брюхе, сквозь которую так и норовили вывалиться наружу кишки.
— Я тот, кто с широкой глоткой и пустым, но не дырявым, брюхом. Я тот, кто с длинным языком и мастер из крупной монеты делать мелкую. Я сын своей страны, а вот ты — подлый захватчик, и потому ты умрёшь здесь и сейчас, — был ответ сухощавого незнакомца.
Потом фламандец отобрал пистолет, три пули из которого в упор, казалось, ничуть ему не повредили.
— Я не вынесу этого, застрели меня, пошли мне скорую смерть! — хрипел Макс. — Я не могу умереть так глупо под ножом фламандского мясника.
— Если это хоть немного тебя успокоит, можешь считать, что ты сдохнешь от руки дворянина, не будь на моём гербе три пивные кружки, — рассмеялся худощавый победитель.
— Я истекаю кровью. Неужто в тебе нет ни капли жалости?! — взмолился умирающий.
— У тебя ещё хватит крови на расплату в аду! Пепел Фландрии стучит в моём сердце. Будь здоров! Когда ты окоченеешь, я брошу твой труп рыбам на прокорм, а пока лежи тут и думай, зачем Господь создал море, если фламандцы всё равно сделали берега.
Так он сказал и стал медленно спускаться вниз, предоставив врага его совести и божьему суду.
— Неле! Я вернулся! — весело крикнул он с порога.
Молодая женщина обернулась. Победитель раскрыл объятия — а она, плача навзрыд кинулась к мужу на шею и сказала:
— Тиль! Ты больше никогда не уйдёшь, родной мой?
Он молча поцеловал её в самые уста.
— Куда ты? — спросила его жена, высвобождая губы.