Почитай отца твоего и мать твою…
Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе.
Казалось бы, нет заповеди, которую легче соблюсти. И тем не менее: разве безграничное почитание не нарушает божественный порядок в мире? Разве дети должны почитать своих родителей, работающих в гестапо? Разве можно почитать родителей, которые мучают, терзают тебя или твоих близких?
И наоборот: не лучше ли почитать тех, кто по отношению к тебе — волей-неволей — играют роль архетипических родителей? Твоих наставников, опекунов, партнеров? Тех, кто тебя не подведет?
В феврале 2007 года в Тель-Авиве, во время съемок фильма о Мареке Эдельмане, мы встречаемся с Пниной Гриншпан-Фример[58]. Она дрожащим голосом рассказывает о том, как в конце восстания в гетто, когда было принято решение пробираться по каналам на арийскую сторону, командир ее группы объявил, что он перейдет на ту сторону самостоятельно, а заботиться о своих людях не станет. Заплаканная Пнина подошла к Мареку Эдельману (тогда двадцатитрехлетнему) и спросила, что с ними будет, если командир их бросит. «И что Марек мне ответил? Пнина, я буду вашим командиром, не беспокойся, все будет в порядке. И за руку провел меня по каналам…»
— Есть одна заповедь, которая надеюсь, вы согласитесь — не вызывает сомнений: «Почитай отца твоего и мать твою». Разве с этим можно спорить?
— Это нужно для того, чтобы люди друг друга не перерезали. Придумано тысячи лет назад, когда все убивали друг друга.
— Но нельзя ограничиваться только религиозным толкованием заповеди. Это некая система ценностей.
— Что значит: почитай отца и мать? Казалось бы: если мать тебя выкормила, то с какой стати тебе ее убивать? Но видимо, дети убивали матерей, потому и сказано, чтобы они этого не делали. Логично: не убивай, потому что она тебя выкормила собственной сиськой.
— Ваши бывшие подчиненные в гетто говорили, что вы опекали их как отец, хотя были так же молоды, как они, или только немногим старше.
— Потому что должность у меня была такая: я за них отвечал. А поскольку мы были вроде как армия, они обязаны были слушаться командира. Кстати, те, что не слушались, погибли. Потом по-разному бывало, но до 10 мая, то есть до того дня, когда мы, благодаря Казику Ратайзеру[59], по каналам выбрались из гетто, те, кто слушался, выжили.
Только это не называется «опека». Взять хотя бы тот случай с Пниной. Девочка боялась, вот я и сказал: «Иди со мной рядом, я буду держать тебя за руку». По правде говоря, помочь это нисколько не могло, но она почувствовала себя лучше, увереннее. Ничего не изменилось, она делала все то же самое, что и другие. Боялась, да, но ей казалось, что, раз она держится за мою руку, все будет хорошо. Сколько ей было лет — девятнадцать, двадцать? Я не удивляюсь. Но это не опека.
Если ты командир, у тебя есть обязанности. Впрочем, не мне следовало бы командовать. Там нужен был опытный человек… Но под рукой никого не нашлось, так что отправили меня. Поэтому я там оказался. Вам кажется, кто-то так задумал? Да это просто стечение обстоятельств. Случайность.
— Вы могли сказать «нет».
— Мог, но не сказал, потому что раньше сам голосовал за создание боевой организации[60], хотя был там кое-кто, кому я не очень-то доверял. Но оказалось, что все в порядке. А коли уж ты не сказал «нет», изволь потом исполнять то, что от тебя требуется и на что ты согласился. Если намылился — брейся. Все просто. А вам бы только покопаться в душах.
— Вы говорите, что во время восстания чувствовали ответственность за своих людей. А им вы доверяли? Командир ведь должен доверять своим подчиненным, да?
— Без доверия нельзя было существовать. Вы знаете, кто были эти парни и девушки, которые участвовали в восстании? Одноклассники, ребята из одной школы, с одного двора, из одной организации. В каждую группу подбирали самых близких знакомых. Не только бундовцев — любых, потому что без доверия и начинать не стоило. У нас не было ни одного провала. Обратите внимание: никто ни разу не выдал, где находится наш штаб. Потому что брата не убивают. Даже ради сохранения собственной жизни брата не отправят на смерть.
58
Пнина Гриншпан-Фример (р. 1923) — боец ЖОБа, участник восстания в гетто, связная в Варшавском восстании. Живет в Израиле.
59
Казик Ратайзер (сейчас Симха Ротем, р. 1924) — боец и связной ЖОБа, выводил уцелевших повстанцев из гетто каналами; участник Варшавского восстания. Живет в Израиле.