5. 1000– 1200 баллов – экстрим;
6. > 1200 баллов – суперэкстрим, фактически ницшеанский сверхчеловек.
Эту методику Огарков совершенствовал, доводил и, как он считал, наконец сделал надежным рабочим инструментом. Естественно, он многократно опробовал ее на разных людях, под разными предлогами, зачастую шутливыми, не раскрывая суть тестов, и так собрал приличную статистику: за год примерно он пропустил через тестирование 1087 человек. И вот как они распределились по группам:
1. 347 человек, или 31,92 %;
2. 457 человек, или 42,05 %;
3. 212 человек, или 19,5 %;
4. 52 человека, или 4,78 %;
5. 19 человек, или 1,75 %;
6. О человек, или 0 %.
Понятно, что среди испытанных был сам он, Лев Евгеньевич Огарков. Тестировать самого себя он старался с предельной объективностью, тут таиться нужды не было, и он проверял и перепроверял себя больше двадцати раз. И, к собственному удовлетворению, получил вполне устойчивый, а главное, солидный результат: от 878 до 916 баллов, причем последние испытания регулярно давали итог за 900, что дало ему основание, несколько поколебавшись, зачислить себя в четвертую группу.
Что же касается пятой группы, то здесь какую-либо закономерность установить оказалось сложно, потому что в основном эти люди были из больших аудиторий (Огарков проводил полулегальные тестирования в школах, институтах и прочих учебных заведениях) – восемь студентов, шесть школьников и один пэтэушник. Кроме них, в группе оказался сосед Льва Евгеньевича по дому (владелец автосервиса), одна чрезвычайно ушлая тетка, директор школы-гимназии, и, как ни странно, один таксист (судьба как-то занесла Огаркова в таксопарк).
И, наконец, еще один, он же обладатель рекордного RQ – 1132 балла – коллега, тоже старший научный сотрудник, Юрий Михайлович Белкин.
Этот Юрий Михайлович был молодой, талантливый, очень растущий кадр. Ему только-только перевалило за тридцать, а у него почти уже была готова докторская, и был он почти завотделом. Наученный горьким опытом, Огарков вообще-то с товарищами о своей работе не говорил, но с Белкиным рискнул; и тот охотно согласился. Когда же Лев Евгеньевич подвел итог тестирования, и лицо его изумленно вытянулось, Юрий Михайлович снисходительно рассмеялся, похлопал экспериментатора по плечу и произнес: “Так-то!”, после чего удалился, насвистывая что-то веселое...
Ну, то все дела интересные, но прошлые. А сейчас перед Огарковым встала задача новая, и он с энтузиазмом взялся за нее.
Прежде всего они уговорились со Смоляниновым, что испытуемые не будут знать о цели эксперимента. Просто, дескать, психологическое тестирование, сейчас это модно... Льву Евгеньевичу выделили комнату и пообещали обеспечить явку сотрудников, в течение нескольких дней прогнать весь персонал; Огарков полагал, что массовость эксперимента отрицательно влияет на достоверность результатов, поэтому проверка должна быть индивидуальной: это, конечно, дольше, зато надежнее... Да, и еще: уговорились для начала проверить рядовой, младший и средний командный состав. Руководство давайте пока оставим в стороне – сказал Смолянинов и вежливо улыбнулся.
В стороне так в стороне. На следующее утро Огарков, взяв в институте неделю за свой счет, сидел в выделенном ему кабинете, и к нему тек негустой поток бойцов, старших групп и бригадиров. Труд оказался потяжелее, нежели предполагал психолог-новатор. Он засиделся до позднего вечера, одурел от работы – и оказалось, что за двенадцать почти часов он пропустил пятьдесят человек.
Это был неплохой показатель. Он...
Но тут он прервался.
– Слушайте, ребята, – глянул озабоченно на часы. – Этак я с вами заболтаюсь, сейчас меня потеряют... Давайте-ка вечером? Я к вам нагряну.
– Давайте, – решительно сказал Палыч. Игорь прихватил его за рукав:
– Извините!.. Палыч, на два слова! Шепнуть кое-что надо.
Оттащил Коренькова шагов на двадцать и действительно зашептал, горячо и сердито:
– Палыч, ты что мелешь! А если продаст?! Ты знаешь его? Кто он такой?!
Но Палыч успокоительно и уверенно повел рукой.
– Игорь, доверься мне. Я чувствую. Здесь все чисто.
Игорь запнулся. Его это не убедило, но он помнил, какие чудеса отпускала Палычу судьба. Он поколебался, но потом кивнул и сказал:
– Ладно. – И они вернулись к машине.
Огарков озорно подмигнул им:
– – Подстраховываетесь?..
– Да пустяки, – мгновенно отозвался Палыч.
– Ну почему же, все верно...
– Что это? – вдруг спросил Федор Матвеевич. Он прислушивался...
Из-за сквера донеслось нарастающее завывание сирен, все четверо, как по команде, повернулись, глядя в просвет аллеи, и увидели, как промчалась, тревожно вспыхивая мигалками, “скорая помощь” и тут же следом пронеслась машина с опознавательными знаками мчс.
– А, – вспомнил Федор Матвеевич, – это тот самый случай на мосту...
Лицо Льва Евгеньевича выразило недоумение, и Палыч коротко и ясно все ему разъяснил.
– Вот оно что... – протянул Огарков и покачал головой. – Думаете, слетел автомобиль с моста?
И почему-то Федор Матвеевич и Игорь посмотрели на Палыча, словно именно он должен был ответить. А тот вместо ответа протянул:
– Странно, да... странно. – Задумался, нахмурился...
– Что ты, Палыч?
– Да нет, ничего. – Кореньков невнимательно улыбнулся и сказал: – Ладно. О чем мы?.. А, да. Ну, в общем, вечером мы ждем вас, Лев Евгеньевич? Найдете нас?
– Если объясните...
– Объясним, объясним. Федор Матвеевич, растолкуйте товарищу...
ГЛАВА 10
...черт, черт, черт!.. Ну неужели это все?! Неужто это все, что было, это все напрасно, в пустоту, все вдребезги!.. Не может быть, не может быть! Сломаю! Одолею! Всех гадов расшибу!.. Никого не оставлю! Всех! Разнесу! В клочья!!!
Рваный черный туман клубился, вспыхивал золотыми грозовыми искрами – так вскипали ярость и бешенство. Но то было кипение пустое, судорожное – себя не обманешь. За грозовой чернотой – страх, а чернота рассеется. Тогда – со страхом один на один, глаза в глаза. У страха есть свои глаза.
ГЛАВА 11
...Когда ехали обратно, Игорь хмуро молчал. А Палыч хоть и молчал тоже, был заметно оживлен. Он заметил, конечно, что его сотоварищ мучим некой думой, но у него были свои думы, он вспоминал, сравнивал и наконец уверился в собственной правоте.
– Слушай-ка, Игорь, – сказал он, когда они приехали и шли к дому Федора Матвеевича, – а ведь та штука на мосту... Ну, словом, то происшествие. Оно как-то с нами связано.
– Как именно?
Палыч, прищурясь, посмотрел поверх лесных вершин, освещенных уже послеполуденным солнцем.
– Как именно, не скажу, – сознался он. – Но... Вот придет наш новый союзник, глядишь, и разъяснится.
– А он-то с какой стати?
– Я думаю, что и с ним связано. – Это Палыч сказал твердо.
Игорь хмыкнул, однако сказал спокойно:
– Ну, посмотрим. Послушаем...
Послушаем и посмотрим. Лев Евгеньевич явился действительно около половины седьмого вечера, прикатил на подержанной бежевой “пятерке”, и вид у него был озабоченный.
– Привет, ребята, – наспех поздоровался он. – Слушайте, ну надо же: вспомни заразу – появится сразу!..
И разъяснил свои слова.
Только он расстался с нашими героями и поднялся к себе на третий этаж института, как в коридоре столкнулся... с кем бы вы думали? – с вице-командором “Гекаты”! С этим, как его... Лев Евгеньевич досадливо прищелкнул пальцами...
– Богачевым? – Игорь сдвинул брови.
– Точно! – Огарков обрадовался, затряс пальцем. – Именно так его фамилия.
Игорь помрачнел еще более.
– Ничего себе кино... А если бы мы напоролись на него? Вот был бы фейерверк!.. И что он там делал?
А черт его знает, что он делал. Шел себе по коридору. На Огаркова и глазом не повел, прошел как мимо столба. – Так и попер вдаль, вид сосредоточенный.
Палыч энергично, но бесплодно почесал за ухом.
– Хм... и впрямь чудеса в решете. Что бы это значило, Лев Евгеньевич?
Тот только пожал плечами.