Он велел слуге принести ему обед в комнату и послать за местным торговцем.
Он ел медленно, не слишком обращая внимание на то, что ест. Когда он покончил с едой, вошел торговец.
Под его плащом было множество образцов товара; путешественник в конце концов, выбрал длинный изогнутый клинок и короткий прямой кинжал и сунул то и другое в ножны.
Затем он вышел в ночную прохладу и пошел по изрытой колеями главной улице города. В дверях обнимались влюбленные. Он прошел мимо дома, где плакальщики ожидали чьей-то смерти. Нищий ковылял за ним полквартала, пока он, наконец, не обернулся. Поглядев нищему в глаза, он сказал:
— Ты не хромой.
Нищий заторопился прочь и затерялся в толпе. Над головой начали взлетать в небо фейерверки, посылая вниз, к земле, длинные вишневые ленты. Из Храма донесся звук тыквенных рогов, играющих мелодию НАГАСВАРАМ. Из дверного прохода вывалился мужчина, налетел на путешественника, и тот, почувствовав, что рука мужчины хватает кошелек на его поясе, сломал человеку запястье. Человек разразился проклятиями и звал на помощь, но путешественник столкнул его в дренажную канаву и пошел дальше, одним темным взглядом отогнав товарищей вора.
Наконец он подошел к Храму, помедлил немного и прошел внутрь.
Он вошел во внутренний двор вслед за жрецом, который нес маленькую статую из внешней ниши.
Он оглядел двор и быстро направился к месту, занятому статуей богини Кали. Он долго смотрел на нее, положив свой клинок у ее ног. Когда он снова поднял саблю и повернулся, он увидел, что жрец наблюдает за ним. Он кивнул жрецу, и тот немедленно подошел и поздоровался.
— Добрый вечер, жрец, — ответил путешественник.
— Да очистит Кали твое лезвие, воин.
— Спасибо. Она очистила.
— Ты говоришь так, будто знаешь это наверняка.
— А это с моей стороны самонадеянно?
— Ну, может быть, это не в лучшем стиле…
— Тем не менее, я чувствовал, как ее сила снизошла на меня, когда я смотрел на ее гробницу.
Жрец пожал плечами.
— Несмотря на мою должность, — сказал он, — я держусь подальше от этого ощущения силы.
— Ты боишься ее силы?
— Скажем так, несмотря на великолепие гробницы Кали, ее посещают не так часто, как гробницы Лакшми, Сарасвати, Шакти, Ситалы, Ратри и других менее пугающих богинь.
— Но она больше, чем любая из них.
— И более страшная.
— Да? Несмотря на ее силу, она справедливая богиня.
Жрец улыбнулся.
— Разве человек, перешедший границу возраста, желает справедливости? Что касается меня, я нахожу милосердие куда более привлекательным. Дай мне когда-нибудь прощающее божество.
— Хорошо, — сказал путешественник, — но я, как ты сказал, воин. Я по своей природе близок к ней. Мы с богиней думаем одинаково. В большинстве случаев мы соглашаемся. А когда не соглашаемся, я вспоминаю, что она также и женщина.
— Я живу здесь, — сказал жрец, — но не говорю так интимно о богах, о которых забочусь.
— На людях — да. Ты мне не говори о жрецах. Я пил со многими из вас и знаю, что вы такие же богохульники, как и все остальное человечество.
— Для всего есть время и место, — сказал жрец, оглядываясь на статую Кали.
— Ну-ну. Скажи-ка, почему основание статуи Ямы давно не чищено? Оно все в пыли.
— Его чистили только вчера. Но с тех пор многие проходили перед ним, и остались заметные следы.
— Почему же тогда у его ног не лежат подношения и остатки жертвоприношений?
— Смерти не приносят цветов, — сказал жрец. — Люди просто приходят, посмотрят и уходят. Мы, жрецы, всегда чувствовали, что обе статуи расположены очень хорошо. Они составляют страшную пару, верно? Смерть и владычица разрушений.
— Мощное звено, — ответил посетитель. — Но не хочешь ли ты сказать, что Яме никто не приносит жертв? Вообще никто?
— Только мы, жрецы, когда того требует календарь набожности, и иногда горожане, когда любимый человек лежит на смертном ложе, а в непосредственном перевоплощении ему отказано — вот и только, других нет. Я ни разу не видел, чтобы Яме приносили жертву просто так, искренне, от доброй воли, от сердца.
— Он, наверное, обижается.
— Нет, воин. Разве не все живые существа сами по себе жертвы Смерти?
— Да, ты говоришь правду. Зачем ему добрая воля и чувства? Дары не обязательны, он и так возьмет, что захочет.
— И Кали тоже, — согласился жрец. — И в случае обоих божеств я часто оправдываю атеизм. К несчастью, они проявляют себя в мире чрезмерно сильно, чтобы их существование можно было бы эффективно отрицать. Очень жаль.
Воин рассмеялся.
— Жрец, не желающий верить! Я тоже. Меня это смешит. На-ка вот, купи себе бочонок сомы… для жертвенных целей.
— Спасибо, воин. Куплю. Не пойдешь ли со мной на небольшое возлияние в честь Храма?
— Клянусь Кали, пойду! — сказал воин. — Только немного.
Он пошел со жрецом в центральное здание и спустился по лестнице в келью, где стоял бочонок сомы и две чаши.
— За твое здоровье и долгую жизнь, — сказал воин, поднимая чашу.
— За твоих ужасных покровителей — Яму и Кали, — ответил жрец.
— Спасибо.
Они залпом выпили крепкое пойло, и жрец зачерпнул еще две чаши.
— Согреть горло в холодную ночь.
— Отлично.
— Приятно видеть, что некоторые путешественники уезжают, — сказал жрец. — Их набожность обогащает Храм, но они очень сильно утомляют штат.
— За отъезд пилигримов!
— За отъезд пилигримов!
Снова выпили.
— Я думаю, что большинство их приехало, чтобы увидеть Будду, — сказал Яма.
— Это правда. Но с другой стороны, они не хотят вызвать этим вражду богов. Так что, прежде чем идти в пурпурную рощу, они обычно приносят жертвы или дают Храму молитвы.