— Связующий, эта та вещь, которой я научился от тебя. Мне очень жаль… Прости меня… я…
Страшное дерганье, ощущение скручивания тела и мозга, когда смертельный взгляд Ямы упал на Сэма и проник глубже в его сущность.
Кали тоже смотрела в его глаза, подняв свой воющий скипетр. Это было как подъем одной тени и падение другой.
— Прощай, Связующий, — пронеслось в его мозгу.
Затем завизжал череп.
Сэм почувствовал, что падает.
Вибрация.
В его голове и всюду вокруг него.
Он проснулся в вибрации. Он чувствовал, что боль окутала его, как бинтом.
На запястьях и лодыжках цепи.
Он полусидел на полу маленького помещения. В дверях сидел и курил Красный.
Яма кивнул ему, но ничего не сказал.
— Почему я еще жив? — спросил его Сэм.
— Ты жив, чтобы принять назначение, сделанное много лет тому назад в Махартхе, — сказал Яма. — Брама очень желает снова увидеть тебя.
— Но я не очень желаю видеть Браму.
— После стольких лет это заметно.
— Я вижу, ты благополучно выбрался из песка.
Яма улыбнулся.
— Ты опасный мужик, — сказал он.
— Знаю. Я практик.
— Однако я попортил тебе дело.
— К несчастью, да.
— Возможно, тебе удастся возместить свои потери. Мы на полпути к Небу.
— Ты думаешь, у меня есть шанс?
— Пожалуй. Времена меняются. Брама, может быть, станет на этой неделе снисходительным богом.
— Мой бывший лекарь говорил мне, что надо указывать крайние случаи.
Яма пожал плечами.
— А что с демоном? — спросил Сэм. — С тем, что был со мной?
— Я коснулся его, — сказал Яма. — Крепко. Не знаю, покончил я с ним или просто сбросил. Но ты насчет этого не беспокойся: я обрызгал тебя демонским репеллентом. Если этот демон все еще жив, то пройдет много времени, прежде чем он оправится от нашего контакта. Если вообще оправится. Как это вышло в первый раз? Я думаю, что ты иммунен против демонского захвата.
— Я тоже так думал. А что за демонский репеллент?
— Я нашел химическое вещество, безвредное для нас, но против которого не может устоять ни одно энергетическое существо.
— Полезная вещь. Вот бы пользоваться им в дни связывания!
— Да. Мы применили его в Адском Колодце.
— Это было настоящее побоище, насколько я мог видеть.
— Да, — сказал Яма. — А на что это похоже — захват демоном? Каково ощущение, когда чужая воля довлеет над тобой?
— Очень странное, — сказал Сэм, — и пугающее, но одновременно воспитывающее.
— В каком смысле?
— Первоначально это был их мир. Мы его у них отняли. И их же возненавидели. Для них мы — демоны.
— На что похоже это ощущение?
— Что твоя воля захвачена другой? Ты должен это знать.
Улыбка Ямы исчезла, но затем вернулась снова.
— Ты хочешь, чтобы я ударил тебя, не так ли, Будда? Это дало бы тебе чувство превосходства. К несчастью, я не садист и не сделаю этого.
Сэм засмеялся.
— Тебя задело, Смерть.
Некоторое время они сидели молча.
— Не поделишься со мной сигаретой?
Яма зажег сигарету и протянул Сэму.
— Как выглядит сейчас Первая База?
— Ты вряд ли ее узнаешь, — сказал Яма. — Если бы в данный момент все там умерли, она останется идеальной еще десять тысяч лет. Цветы будут цвести, музыка — играть, фонтаны будут рябить по длине спектра. В садовых павильонах будет стоять горячая еда. Сам по себе город бессмертен.
— Подходящее жилище, я полагаю, для тех, кто называет себя богом.
— Называет? — переспросил Яма. — Ты ошибаешься, Сэм. Божественность — не только название; это условие существования. Бог не потому бог, что он бессмертен — ведь даже последний работяга может получить непрерывность существования. И это не обусловленность Аспекта. Нет. Любой компетентный гипнотизер может играть с собственным обличьем. И дело не в подъеме Атрибута. Тоже нет. Я могу сконструировать машины более мощные и точные, чем любая способность, могущая развиться у человека. Быть богом — это качество бытия, способность быть самим собой в такой мере, что его страсти соответствуют силам вселенной, и те, кто смотрит на него, понимают это, даже не слыша имени. Один древний поэт сказал, что мир полон откликов и соответствий. Другой написал большую поэму об аде, где каждому уготована та мука, которая соответствует силам природы, управлявшими его жизнью. Быть богом — значит быть способным осознать в себе то, что важно, а затем бить в одну точку, чтобы привести это важное в одну линию со всем существующим. Затем, за пределами морали, логики и эстетики, Бог есть ветер или огонь, море, горы, дождь, солнце или звезды, полет стрелы, конец дня, любовные объятья. Бог правит через свои преобладающие страсти. И те, кто смотрит на богов, говорят, даже не зная их имен: «Он — Огонь». «Она — Танец». «Он — Разрушение». «Она — Любовь». Итак, отвечаю на твое замечание: они не называют себя богами; богами их называют все остальные, все, кто видит их.
— Итак, они играют это на своих фашистских банджо?
— Ты выбрал неудачное прилагательное.
— Все остальные ты уже использовал.
— Похоже, что наши мысли насчет этого никогда не сойдутся.
— Если кто-то спрашивает тебя, зачем ты угнетаешь мир, а ты отвечаешь кучей поэтического вздора — тогда, конечно, нет. Думаю, что тут мысли просто не могут сойтись.
— Тогда давай выберем другую тему для разговора.
— Однако, я видел тебя и сказал: «Он — Смерть».
Яма не ответил.
— Странная преобладающая страсть. Я слышал, что ты стал старым до того, как был молодым.
— Ты знаешь, что это правда.
— Ты был замечательным механиком и мастером оружия. Твоя юность сгорела во взрыве, и ты в тот же день стал стариком. Не в этот ли день смерть стала твоей главной страстью? Или это было раньше? Или позднее?
— Неважно, — сказал Яма.
— Почему ты служишь богам? Потому что веришь в то, что сказал мне, или потому, что ненавидишь большую часть человечества?
— Я не солгал тебе.
— Значит, Смерть — идеалист. Забавно.
— Вовсе нет.
— А может быть, Господин Яма, что ни одна из этих догадок неправильна? Что твоя главная страсть…