Нищий принял еду с вежливостью брамина, но поел только хлеба и фруктов. Он принял также темную одежду ордена Ратри, отбросив свою запыленную рубаху. Затем он осмотрел келью и свежий спальный коврик, постеленный для него.
— Благодарю тебя, почтенный жрец, — сказал он красивым, звучным голосом, более сильным, чем вся его особа. — Я благодарю тебя и молю твою богиню улыбнуться тебе за твою доброту и щедрость, расточаемые ее именем.
Жрец и сам улыбнулся и надеялся, что Ратри пройдет в эту минуту по залу и будет свидетельницей его доброты и щедрости от ее имени. Увы, она не прошла. Немногие из ее ордена видели ее, даже ночью, когда она набирала свою силу и находилась среди них. Те, кто носил шафрановую одежду, только они ждали пробуждения Сэма и уверенно могли опознать Ратри. Обычно она проходила по монастырю, когда ее приверженцы были на молитве, или после того, как они удалялись на вечер. Днем она обычно спала, а если и шла мимо них, то бывала закутана в плащ. Свои желания и приказы она сообщала непосредственно Гандиджи, главе ордена, которому было девяносто три года этого цикла, и он был больше чем наполовину слеп.
Следовательно, и ее монахи в желтом ждали ее появления и мечтали заслужить ее милость. Было сказано, что ее благословение обеспечивает будущее воплощение в брамина. Один только Гандиджи не беспокоился об этом, потому что принял путь реальной смерти.
Поскольку Ратри не появилась, жрец продолжил разговор.
— Я — Баларама, — сказал он. — Могу ли я узнать твое имя, добрый человек, и, может быть, твое назначение?
— Я — Арам, — ответил нищий, — принявший на себя десятилетний обет бедности и семилетний молчания. К счастью, семь лет прошли, и я могу теперь высказать благодарность своему благодетелю и ответить на его вопросы. Я направляюсь в горы, чтобы найти себе пещеру, где могу предаться медитации и молитве. Я, может быть, приму твое любезное гостеприимство на несколько дней, прежде чем пуститься в путешествие.
— Поистине, — сказал Баларама, — для нас честь, если святой пожелает осчастливить наш монастырь своим присутствием. Мы рады принять тебя. Если ты пожелаешь иметь что-нибудь, могущее помочь тебе на твоем пути, и мы способны дать тебе эту вещь, — назови ее.
Арам пристально посмотрел на него своим здоровым зеленым глазом и сказал:
— Монах, который первым заметил меня, не носил одежды вашего ордена. Я уверен, что мой бедный глаз видел материю другого цвета.
— Да, — сказал Баларама, — сейчас под нашим кровом отдыхают от своих странствий последователи Будды.
— Это и вправду интересно, — сказал Арам, — потому что я хотел поговорить с ними и, возможно, узнать побольше об их Пути.
— Ты будешь иметь явную возможность для этого, если останешься у нас на некоторое время.
— Тогда я так и сделаю. Долго ли они здесь пробудут?
— Не знаю.
Арам кивнул.
— Когда я смогу поговорить с ними?
— Они будут здесь вечером в час, когда все монахи собираются вместе и разговаривают о чем хотят, кроме тех, кто дал обет молчания.
— Тогда я проведу время до этого часа в молитвах, — сказал Арам. — Спасибо тебе.
Они поклонились друг другу, и Арам вошел в свою келью.
Вечером Арам ждал часа сбора монахов. В это время монахи обоих орденов встречались и вели разговоры. Ни Сэм, ни Тэк, ни Яма никогда не присутствовали при этом.
Арам сидел за длинным столом в трапезной напротив нескольких буддийских монахов. Некоторое время он разговаривал с ними об их учении и вере, о кастах и символах, о погоде и текущих делах.
— Удивительно, — сказал он через некоторое время, — что люди вашего ордена столь неожиданно и так далеко зашли на юг и на запад.
— Мы — странствующий орден, — ответил монах. — Мы идем вслед за ветром. Мы идем, куда влечет нас сердце.
— В местность ржавой почвы в сезон гроз? Может быть, здесь поблизости случается какое-нибудь откровение, которое могло бы расширить мой дух, если бы я заметил его?
— Весь мир откровение, — сказал монах. — Все изменяется и все остается. День следует за ночью… Каждый день отличен от другого, но каждый — день. Очень многое в мире — иллюзия, но формы этой иллюзии следуют образцу, который является частью божественной реальности.
— Да, да, — сказал Арам, — в путях иллюзий и реальности я достаточно сведущ, но под своим вопросом я имел в виду, не возник ли поблизости новый учитель, или, может быть, вернулся старый, или, скажем, божественное проявление, о присутствии которого моей душе было бы полезно знать.