Говоря это, нищий сбросил со стола рыжего жука размером с ноготь и двинул сандалией, чтобы раздавить его.
— Умоляю тебя, брат, не вреди ему, — сказал монах.
— Но их в избытке, а знатоки Кармы установили, что человек не может вернуться как насекомое и убийство насекомого поэтому безгреховно.
— Тем не менее, — сказал монах, — всякая жизнь есть жизнь; в этом монастыре все следуют учению ахимса и воздерживаются отнимать жизнь у любого существа.
— Однако, — возразил Арам, — Паранджали установил, что намерение определяет более чем действие. Следовательно, если я убил случайно, а не но злобе, я вроде бы и не убивал. Признаюсь, что в данном случае присутствовала злоба, значит, если я и не убил, то все равно несу груз вины за такое намерение. Так что я мог бы теперь наступить на жука, и хуже от этого не станет, согласно принципам ахимсы. Но, поскольку я гость, я, конечно, уважаю ваши обычаи и не сделаю такой вещи.
С этими словами он отодвинул ногу от насекомого, которое оставалось неподвижным, подняв вверх красноватые усики.
— А он действительно ученый, — сказал один из монахов Ратри.
Арам улыбнулся.
— Благодарю тебя, но это не так. Я только смиренный искатель истины, и в прошлом мне случайно удалось прослушать откровения ученого мужа. Ох, если бы мне так повезло снова! Если бы поблизости был какой-нибудь великий учитель или мудрец, я уверенно прошел бы по горячим углям и сел бы у его ног слушать его слова или следовать его примеру. Если бы…
Он замолчал, потому что все глаза обратились вдруг к двери позади него. Он не повернул головы, потянулся и прихлопнул жука, находившегося возле его руки. Из сломанной хитиновой оболочки его спины высунулись кончики маленького кристалла и две крошечные проволочки.
Тогда Арам повернулся. Его зеленый глаз пробежал через ряд монахов, сидевших между ним и дверью, и увидел Яму: на нем были штаны, сапоги, рубашка, пояс, плащ, перчатки — все красное, а голову обвивал тюрбан цвета крови.
— «Если бы»? — спросил Яма. — Ты сказал «если бы»? Если бы какой-нибудь мудрец или какое-то воплощение божества остановилось поблизости, ты хотел бы с ним познакомиться? Ты об этом говорил, незнакомец?
Нищий встал из-за стола и поклонился.
— Я — Арам, искатель и путешественник, товарищ каждому, кто пожелает просвещения.
Яма не ответил на поклон.
— Почему ты назвал свое имя наоборот, Бог Иллюзии, когда все твои слова и поступки кричат об этом перед тобой?
Нищий пожал плечами.
— Я не понял твоих слов.
Он снова улыбнулся и добавил:
— Я тот, кто ищет Путь и Истину.
— Я думаю, этому трудно поверить, поскольку я был свидетелем, по крайней мере, тысячи лет твоей измены.
— Ты говоришь о продолжительности жизни богов.
— К несчастью, да. Ты сделал серьезную ошибку, Мара.
— Какую же?
— Ты предполагал, что тебе позволят выйти отсюда живым.
— Согласен, я предчувствовал, что так будет.
— Ты не учел множества несчастных случаев, которые могут свалиться на одинокого путешественника в этом диком краю.
— Я много путешествовал один. Несчастные случаи всегда постигали других.
— Ты, видимо, уверен, что, если твое тело будет уничтожено здесь, твой атман переместится в другое тело в другом месте. Я понимаю, что кто-то расшифровал мои записи, и теперь такой фокус возможен.
Брови нищего опустились на четверть дюйма и сдвинулись.
— Яма, — сказал он, — ты глуп, если сравниваешь свою ничтожную потерянную силу с мощью Мастера Снов.
— Может быть, и так, господин мой Мара, — ответил Яма, — но я слишком долго ждал этого случая, чтобы думать об отсрочке. Помнишь мое обещание в Кинсете? Если желаешь продолжать цепь своего существования, ты пройдешь через эту единственную в комнате дверь, которую я загораживаю. Ничто за пределами этой комнаты не поможет тебе теперь.
Мара поднял руки и вспыхнули огни.
Все пылало. Пламя вылетало из каменных стен, из столов, из мантий монахов. По комнате клубился дым. Яма стоял среди пожарища, но не сдвинулся с места.
— Это лучшее, что ты можешь сделать? — спросил он. — Твое пламя повсюду, но ничто не горит.
Мара хлопнул в ладоши, и пламя исчезло.
Вместо него поднялась кобра почти в два человеческих роста; покачивая головой с развернутым серебряным клобуком, она вытянулась в боевую позицию.
Яма игнорировал ее; его темный взгляд впивался теперь, как жало черного насекомого, в единственный глаз Мары.
Кобра растаяла на середине броска. Яма шагнул вперед.