— Я склонен думать, что это — одна из оставшихся четырех-пяти вышеупомянутых причин.
— Как то?
Он внимательно изучал потолок.
— Ладно,— промычал я.— Только не думай, что я вот так возьму и все тебе расскажу, чтобы ты мог порадоваться своей догадливости.
— Последнее время видок у нее еще тот,— ухмыльнулся Майк.— И это — не только из-за Ихти.
— Ничего хорошего из этого не выйдет.— Для убедительности я покачал головой.— Мы оба взрывоопасны по натуре. Нельзя приделывать к ракете сопла с обеих сторон, на такой технике никуда не улетишь — они просто сплющат все, что посередке.
— Так было раньше. Это, конечно, не мое дело...
— Еще раз это повторишь — останешься без своих зубов.
— Ой, как страшно. Да в любой день и в любом месте...
— Продолжай! Скажи же!
— Да в гробу она видала этого крокодила, ей просто захотелось вернуть тебя, вот и все.
— Пять лет — слишком долгий срок.
— Под твоей носорожьей шкурой есть что-то такое, что нравится людям,— пробормотал он,— или я бы этого не говорил. Может, ты напоминаешь нам, людям, о какой-нибудь паршивой уродливой собачонке, которую мы жалели, когда были детьми. Так или иначе, кое-кто хочет забрать тебя домой и заняться твоим воспитанием. Кроме того, голь перекатная не должна быть чересчур переборчивой.
— А ты знаешь, приятель,— хмыкнул я,— что я сделаю по прибытии в Линию Жизни?
— Да уж представляю.
— Ошибаешься. Я лечу на Марс, а оттуда — домой. И первым, заметьте, классом. Венерианские законы о банкротстве не касаются марсианских трастовых фондов, так что у меня есть еще заначка в таком месте, где ее не тронут моль и плесень. Я собираюсь купить большой старый дом на Заливе. Потребуется работа — приезжай, будешь открывать мне бутылки.
— Что, слаб в коленках? — поинтересовался Майк.
— Есть немного,— признал я,— но ведь и ей так будет лучше.
— Я про вас наслышан,— сказал Майк.— Значит, ты — разгильдяй и подонок, а она — стерва. В наши дни это называют психологической совместимостью. Бога ради, наживляльщик, хоть раз в жизни попробуй сохранить свой улов.
Я отвернулся.
— Понадобится та работа — заходи.
Я тихо запер за собой дверь и ушел, а Майк так и сидел в ожидании, когда же она с треском захлопнется.
День Зверя начинался вполне обыкновенно. Через двое суток после моего трусливого побега от пустого места я снова отправился наживлять трос. На экране — ничего, я просто подготавливал все для очередной попытки.
Проходя мимо Вагона, я бросил «доброе утро», получил изнутри ответ и стартовал. За это время я успел наново, без всякого шума и тем более ярости, обдумать сказанное Майком. Мнения своего я менять не стал, но решил, однако, держаться с Джин в рамках вежливости.
Вниз, вглубь, вдаль. На этот раз удочка заброшена поскромнее, примерно на двести девяносто метров. Черные тросы змеились где-то слева, и я следовал за их колебаниями из желто-зеленой воды в темные глубины.
Глухая, мокрая ночь, я плыл сквозь нее, как сдуревшая, с ярким хвостом впереди, комета.
Я поймал гладкий блестящий трос и начал приделывать к нему наживку. И вдруг по мне, от ног к голове, прокатилась волна ледяной воды, шквал, будто кто-то открыл подо мной огромную дверь. Меня сносило вниз, но не так же быстро!
Из всего этого следовало, что из глубин поднимается нечто вытесняющее уйму воды. Я все еще не думал об Ихти. Так, странненькое течение, но не Ихти же, в конце концов!
Я закончил присоединять провода и как раз вытащил первую затычку, когда подо мной вырос огромный, неровный черный остров...
Я посветил фонариком вниз. И увидел открытую пасть.
Я превратился в кролика.
По всему моему телу, от макушки к ногам, прокатилась волна смертельного страха. У меня сжался желудок и закружилась голова.
Еще одно дело, только одно. Осталось сделать. Наконец-то. Я выдернул остальные затычки.
К этому времени я уже мог сосчитать чешуйчатые выступы, окружающие его глаза.
Дергунчик раздулся, засветился розовым... задергался!
Теперь мой фонарь. Нужно его выключить, чтобы перед Ихти осталась только наживка.
Я мельком глянул назад и врубил движки.
Он был так близко, что дергунчик отражался у него на зубах и в глазах. Четыре метра, не больше; уходя вверх, я задел его блестящие челюсти струями двигателей. Я не знал, остался он на месте или пустился вдогонку. Ежесекундно ожидая быть съеденным, я начал терять сознание.
Воздух в движках кончился, и я вяло зашевелил ластами.