— Да, я помню его. Он все еще жив?
— Да, если хочешь так назвать это. Он теперь и в самом деле бог смерти — это уже не прозвище, а титул. Он усовершенствовал зонд сорок лет назад, но децкраты положили его под сукно до недавнего времени. Я слышал, что он придумал еще какое-то маленькое ювелирное изделие для служения воле богов… что-то вроде механической кобры, способной регистрировать энцефалограммы на расстоянии в милю. Она может ужалить человека в толпе, в каком бы теле он ни был. Противоядия нет. Четыре секунды — и все… Или огненный жезл, который, говорят, может содрать поверхность всех трех лун, в то время как Бог Агни стоит на берегу, размахивая этим жезлом. И, как я слышал, он проектирует сейчас реактивный джаггернаут для Бога Шивы… что-то вроде этого.
— Ого! — воскликнул Сэм.
— Ты пройдешь испытание? — спросил Ян.
— Боюсь, что нет. Скажи-ка, я сегодня видел машину, которую лучше всего было бы назвать молитвенным ковриком, — они что, в ходу?
— Да. Они появились года два назад; ее придумал молодой Леонардо однажды ночью после стаканчика сомы. Теперь, когда идея Кармы стала модной, эти вещи лучше кружки для пожертвований. Когда господин горожанин предстает лично в клинике бога, выбранной им в канун своего шестидесятилетия, считается, что его молитва будет рассмотрена с учетом его греха при решении, в какую касту войдет, а также пол, возраст и здоровье тела, которое он получит. Мило. Ловко придумано.
— Я не пройду испытания, — сказал Сэм, — даже если воздвигну мощный молитвенный счет. Они поймают меня, когда дело коснется греха.
— Какого рода грех?
— Я еще только собираюсь его совершить, но он записан у меня в мозгу, поскольку я его обдумывал.
— Хочешь выступить против богов?
- Да.
— Каким образом?
— Еще не знаю. Начну, однако, с контакта с ними. Кто их глава?
— Одного назвать не могу. Правит Тримурти — Брама, Вишну, Шива. Но кто из них главнее в данный момент — не могу сказать. Кое-кто думает, что Брама.
— Но кто они — по-настоящему?
Ян покачал головой.
— Не знаю. У всех у них не те тела, что были лет тридцать назад. И все пользуются именами богов.
Сэм встал.
— Я вернусь попозже или пришлю за тобой.
— Надеюсь… Выпьешь еще?
Сэм покачал головой.
— Я должен еще раз стать Сиддхартой, разговеться в гостинице Хаукана и объявить о своем намерении посетить Храмы. Если наши друзья стали теперь богами, они наверняка общаются со своими жрецами. Сиддхарта идет молиться.
— Только не упоминай в молитве меня, — сказал Ян, наливая еще стаканчик. — Я не знаю, останусь ли жив после божественного посещения.
Сэм улыбнулся.
— Они не всемогущи.
— Надеюсь, что нет, но боюсь, что скоро достигнут этого.
— Счастливого плавания, Ян.
— К чертям.
Принц Сиддхарта остановился на улице Кузнецов по пути к храму Брамы. Через полчаса он вышел из мастерской в сопровождении Страка и двух слуг. Улыбаясь, словно ему было видение, что произойдет, он прошел через центр Махартхи и, наконец, появился у высокого, обширного Храма Творца.
Не обращая внимания на тех, кто стоял у молитвенной машины, он поднялся по длинной пологой лестнице, чтобы встретиться у входа в храм с главным жрецом, которого он заранее известил.
Сиддхарта и его люди вошли в Храм, разоружились и почтительно поклонились Центру помещения, прежде чем обратиться к жрецу.
Страк и остальные держались на расстоянии, когда принц положил тяжелый кошелек в руки жреца и тихо сказал:
— Я хотел бы поговорить с Богом.
Жрец внимательно вгляделся в лицо принца.
— Храм открыт для всех, господин мой Сиддхарта, и каждый может общаться с Небом, сколько пожелает.
— Я не совсем это имел в виду, — сказал Сиддхарта, — я думал о чем-то более личном, чем жертвоприношение и долгая молитва.
— Я не вполне понимаю…
— Но ты понимаешь тяжесть этого кошелька? В нем серебро. Однако у меня есть и другой — с золотом, его тоже можно передать. Я хочу воспользоваться твоим телефоном.
— Теле?..
— Коммуникационной системой. Если ты из Первых, как я, ты должен понимать мой намек.
— Я не…
— Уверяю тебя, что мой звонок ничем не повредит твоему главенству здесь, Я знаю эти дела, и моя скромность всегда была притчей во языцех среди Первых. Вызови сам Первую Базу и справься, если тебе так легче. Я подожду в другой комнате. Скажим им, что Сэм хочет поговорить с Тримурти. Они согласятся.
— Я не знаю…
Сэм достал второй кошелек и взвесил его на руке. Глаза жреца упали на кошелек, и он облизал губы.
— Подожди здесь, — сказал он и, повернувшись, вышел.
Или пятая нота арфы гудела в Садах Пурпурного Лотоса.
Брама обретался на краю горячего бассейна, где он купался со своим гаремом. Глаза его, казалось, были закрыты, он опирался локтями о край, а ноги покачивались в воде.
Но из-под длинных ресниц он следил за дюжиной девушек в бассейне, надеясь увидеть, как кто-нибудь бросит оценивающий взгляд на его темное, с тяжелыми мышцами, длинное тело. Черные усы блестели во влажном беспорядке, волосы черным крылом падали на спину. Он улыбался ясной улыбкой в солнечном свете.
Но никто из девушек, похоже, не замечал его, и его улыбка смялась и ушла. Все их внимание было поглощено игрой в водное поло.
Или колокольчик связи зазвонил снова, когда искусственный ветерок донес запах садового жасмина до ноздрей Брамы. Брама вздохнул. Он так хотел, чтобы девушки поклонялись ему, его физической мощи, его тщательно вылепленным чертам лица. Поклонялись как мужчине, а не как богу.
Но, хотя его специально усовершенствованное тело было способно на подвиги, недоступные простому смертному, он все-таки чувствовал себя неловко в присутствии этой старой полковой лошади — Бога Шивы, который, несмотря на приверженность к нормальной человеческой матрице, был куда более привлекательным для женщин. Создавалось впечатление, что пол как бы переходит пределы биологии: как ни старался Брама подавить память и разрушить часть духа, он родился женщиной и каким-то образом все еще ею оставался. Зная это, он несколько раз перевоплощался в чрезвычайно мужественного человека, но все равно чувствовал некоторую неадекватность, как будто признак его истинного пола был выжжен на его лбу. От этого ему хотелось топать ногами и гримасничать.
Он встал и поплелся к своему павильону мимо низкорослых, причудливо изогнутых с какой-то гротескной красотой деревьев, мимо шпалер, качающихся в утреннем свете, прудов с голубыми водяными лилиями ниток жемчуга, свисающих с колец белого золота, мимо ламп, сделанных в виде девушек, треножников, где курились пряные благовония, мимо восьмирукой статуи голубой богини, которая играла на вине[1], когда ее должным образом просили.
Брама вошел в павильон, приблизился к хрустальному экрану, вокруг которого обвивался бронзовый Наг, державший хвост в зубах, и включил отвечающий механизм.
Сначала на экране появился снегопад статических помех, а затем — изображение верховного жреца его Храма в Махартхе. Жрец упал на колени и трижды коснулся пола своей кастовой отметкой.
— Из четырех рангов богов и восемнадцати хозяев Рая самый великий — Брама, — сказал жрец. — Создатель мира, Господин высоких Небес и всего, что находится под ними. Весенний лотос выходит из твоего пупка, руки твои вспенивают океаны, в трех шагах твоих ног заключены все миры. Барабан твоей славы бьет ужасом в сердце твоих врагов. На твоей правой руке колесо закона. Ты связываешь катастрофы, пользуясь змеей, как веревкой. Славься! Выслушай благосклонно мольбу твоего жреца. Благослови меня и услышь меня, Брама!
— Встань, жрец, — сказал Брама, забыв его имя. — Какое дело великой важности заставило вызывать меня?