Первой к нему подошла Марта и взяла за руку.
— Налить вам что-нибудь? — мягко спросила она.
Маджар стоял в каком-то метре от Камаля и молча за ним наблюдал. Камаль высвободил свою руку и медленно провел ею по лбу.
— Простите. Я немного не в себе.
И, странно улыбнувшись, пояснил:
— Не знаю — должно быть, из-за погоды. Удивительное дело, я не переношу больше этот внезапный зной, как раньше, до учебы во Франции.
Марта подняла стул. Затем взяла с полки стакан, налила в него из кувшина, поставленного на подоконник охлаждаться, и подала вновь усевшемуся на стул Камалю.
Тот попробовал.
— Неплохо, — вымолвил он после первого же глотка, задумчиво уставившись на стакан. — Что это такое?
— Виноградный сок, настоянный на разных фруктах. Нравится?
— Да.
Через минуту молодая женщина уже хлопотала у маленького столика, разместившегося между окнами. Камаль следил, как она все что надо делает молча, без лишних движений; это было так на нее похоже. Что-то непривычное, злое происходило в его душе, он не мог скрыть от себя нараставшего в нем презрения к этим людям.
Маджар так и не стал садиться. Он наблюдал за сценой, ничего не говоря, ничем особенно не обнаруживая своего недоумения или удивления; так же спокойно и непринужденно, как и Марта, он хозяйничал теперь за вторым столом, массивным, больших размеров, который располагался с той же стороны, что и первый, но в правом углу, совсем рядом с полками. Со стаканом в руках Камаль поднялся и подошел к Маджару. Тот стоял к нему спиной и стряпал. В эту минуту он как раз посыпал тонко нарезанным луком лежавшую горкой на блюде рубленую баранину. Потом он взял пучок петрушки, нашинковал и его и все посыпал солью, черным и красным перцем. Затем мясо вместе с луком, петрушкой, специями размял вилкой и получившуюся массу перемешал. Он явно с головой ушел в работу.
«Как человек, который с таким тщанием проявляет свои кулинарные способности, может думать о конце света?» — спросил себя Камаль. Он находил это нелепым.
— Никогда бы не подумал, что вы такой искусный повар.
— Он такое умеет делать — пальчики оближешь, — засмеялась Марта.
— Я готовлю лишь самые простые кушанья, — возразил Маджар.
— Но у тебя так хорошо получается.
«Со смеху помереть можно, — подумал Камаль. — Вот уж действительно, не скажешь, кто из нас, я или они, спит сейчас с открытыми глазами. Одно очевидно: взгляды его она разделяет».
В глубине души он пожалел, что остался. Теперь ему хотелось побыстрее покончить с обедом и ретироваться. «У этих двоих словно вечность впереди».
Смастерив из приготовленного мяса шарики, Маджар вывалял их в сухом тмине и сплющил. Потом загрузил древесный уголь в черную с красным печь, хорошо продутую, и вышел во двор зажечь. Вернувшись в комнату, где на гвозде, повиснув на одной ручке, болталась корзина, он вытащил из нее сверток. Сверток был с жареным ямайским перцем. Маджар положил толстые, величиной с ладонь, блестевшие от масла и местами почерневшие стручки на тарелку, потом из той же корзины извлек огурец, ловко очистил, разрезал пополам и бросил поблескивавшие половинки в салатницу.
Глядя, как тот хозяйничает, Камаль с горечью размышлял: «Жалкий бедолага, вот кто я такой. Взять хотя бы их. Ничто, казалось бы, в их жизни не покоится на прочном основании, все делается — как бы это выразиться? — наобум, и глянь-ка, не теряют веры, не терзаются сомнениями».
— Прошу за стол, — объявил Маджар.
Марта усадила мужчин по краям столика и сама села между ними. По привычке Камаль сел лишь после того, как уселась дама. Разворачивая салфетку, он мысленно подтрунивал над самим собой: «Если временам, о которых проповедует здесь этот нищенствующий братец, суждено наступить, на кой ляд все эти правила хорошего тона? Я отчаянно борюсь, чтобы страна сделала хотя бы шажок на пути к прогрессу, а они разглагольствуют о чем? О гибели цивилизации. Мы словно ночные птицы, видящие только в темноте; свет нас ослепляет, мы теряемся, во все тычемся носом, хотим, чтобы опять воцарилась темень. Для кого я тогда хлопочу?» Он вдруг закрыл лицо руками. Маджар и Марта украдкой посмотрели на него, но он тут же убрал руки. Будучи и сам удручен такой своей выходкой, Камаль попробовал улыбнуться. Но тем самым он как бы признавался в своем бессилии. И он принялся за салат, который Марта положила ему в тарелку. Как бы размышляя вслух, он высказал мысль, в это мгновение промелькнувшую у него в голове:
— Мы рассуждаем о своей судьбе, а между тем нам целиком приходится окунаться в повседневную жизнь.