Место было плохо освещенное, и посетителей — раз-два и обчелся. Си-Азалла сидел и курил сигарету за сигаретой. Ему нравился скупо льющийся свет, неясные очертания деревьев, нравилось, что посетителей немного. Камаля Си-Азалла во многом вылепил своими руками. Десять лет, даже больше, минута за минутой следил он за каждым его шагом. Си-Азалла не скрывал этого; он не жалел усилий, не останавливался перед препятствием, лишь бы его питомца увенчал успех. Он бы и горы передвинул, возникни такая необходимость. В каком-то смысле он действительно передвинул горы. И не зря, каждый мог подтвердить. Смирится ли он теперь с тем, что все пошло прахом? Останется ли он сторонним наблюдателем, бессильным предотвратить полный провал? Столько стараний, столько жертв, столько забот, волнений — и все впустую?
Рука с наполовину выкуренной сигаретой между большим и указательным пальцами лежала на столике; он хотел ее приподнять, поднести сигарету к губам, но не смог. Остолбенело уставился Си-Азалла на все еще горевший кончик сигареты. Ему припомнились речи Лаблака в «Клубе прогресса»: «Они наши братья. Что бы там ни было, надо прийти им на выручку, помочь им в их нелегком труде. Но попробуй помочь! Только мы попросили их внести капитал в качестве гарантии, их уже и след простыл. Раз — и нету! Прямо мыши, что при виде кошки прячутся по щелям. Но, господа! Вы хотите заняться торговлей, и так, чтобы не потратить ни гроша? А что, по-вашему, значит торговать? Нам надо действовать сообща! А вы хотите сами по себе! Мы согласны помочь вам пробиться, согласны поставить свой товар, привлечь вас к участию в наших делах. Мы проявляем добрую волю, хотим, чтобы вам сопутствовала удача, а вы только отмахиваетесь в ответ?»
А он, Си-Азалла, получил от Камаля гарантийный вклад? Действовал ли этот парень с ним сообща? А если он тоже отмахнется от него? Что ему тогда делать? Си-Азалла отверг эту мысль, воспротивился ей, как совершенно бредовой, как будто ее подкинул ему мозг, внезапно пораженный болезнью. Вновь в ушах Си-Азаллы зазвучал картавый вкрадчивый голос этого разбойника, пирата Лаблака, рассуждавшего так: «Друг мой, конечный результат, без сомнения, зависит и от личных достоинств, готов признать. Но без божественного провидения успеха тоже не добьешься. И потом, тут зависит от расклада. При вашем раскладе успех может к вам прийти, может не прийти. При одном раскладе дела идут как надо, при другом все летит в тартарары…» Вон куда его занесло! И хотя Лаблак имел такой вид, словно хотел сказать: «Дураком будешь, если всему, что я говорю, поверишь!», и сопровождал свои слова циничной ухмылкой, Си-Азалла, не находивший себе места от беспокойства, обнаруживал в них пугавший его смысл; с некоторым запозданием он видел теперь в речи Лаблака предостережение и не мог отогнать мысль, что оно непосредственно касается его случая. При одном раскладе дела идут как надо… Это означает… Нет и нет! Не может быть, что… Какой вздор! Однако против своей воли Си-Азалла продолжал размышлять о том, легкая ли у него рука. Он засомневался. Что до Камаля, трудно было заподозрить, будто он родился под несчастливой звездой. А если бы даже и так — и Камаль не пользовался покровительством свыше, — все равно главный виновник — Си-Азалла; это его вмешательство повредило Камалю. Речи Лаблака раскрыли ему глаза, и увиденное ужаснуло Си-Азаллу. Его решимость ослабла. Блуждающим взором натыкался он на стены черного лабиринта и кричал самому себе: «Все, что я хотел, я хотел для его же блага! В чем тут преступление? Для его же блага, бог свидетель! В чем я согрешил? Пусть накажет меня Господь, но я хотел ему добра. Только добра…» Из недр темноты, в которой он плутал, словно хмельной, возникли вдруг перед ним десять, двадцать рож с выпученными глазами, они гоготали, гримасничали, алчно облизывались — все они были как одна размножившаяся рожа, рожа Лаблака.
— Все виноваты? Ну это ты переборщил! Да и в чем, позволь узнать, виноваты?