Вскрыв презерватив, я извлекла его, оглядела, чтобы правильно раскрутить, и пристроила на головку. Вот же смех, как в анекдоте. «Бережёного бог бережёт», — сказала монашка, натягивая на свечку презерватив. Размотала, перевалила за край головки и застряла. То ли член был слишком толстым, то ли презерватив узкий, но он только тянулся, а разворачиваться никак не хотел. Как же, сука, сложно лишить себя девственности даже неестественным путём! А с парнем бы, наверно, вообще уже крыша съехала от волнения. Как это вообще людям удаётся? С трудом подсунув два пальца под край презика, хорошо, что у меня ногтей нет, я с горем пополам, но распустила его до конца. Выдавила и размазала смазку с химическим ароматом малины, запустила пальцы в лоно, чтоб остатки зря не пропали, на обратном пути коснулась клитора, отчего ноги и крестец прострелило нервными импульсами, а сердечко тут же забилось быстрее, согревая, и жизнь вроде бы стала налаживаться — мне вновь хотелось. Надеюсь, в последний на сегодня раз пристроила член и начала медленно погружать. Бля, когда на кол сажают, и то, наверное, приятнее, но искусство требует жертв. Я поднадавила и чуть не вскрикнула от резкой боли. Да ну нах такое счастье! Судорожно достала и оглядела задорно блестящего мучителя. Крови вроде не было. Руки тряслись. «Бляха-муха, не сдавайся, Натуль, кайфани, а то так в девках и останешься!» — раздался в голове чей-то подначивающий голос, и я достала чёрную анальную пробку, в сравнении с фаллосом выглядевшую симпатично и миниатюрно. Вот это мой размерчик, улыбнулась я, прямо как у Матфея. Кыш-кыш из моей головы, негодник! Не подглядывать!
Я повозила пробкой по фаллоимитатору, собирая остатки смазки, и вставила вместо члена. Та вошла легко, как по маслу. Я облегчённо выдохнула, легла на бочок, укрылась с головой, погружаясь в ароматы разврата, малины и по-домашнему уютно пованивающей братом клеёнки, и расслабилась, то тягуче вставляя и вытаскивая пробку, то стремительно, отрывисто надрачивая до подкатывающей волны тепла и вздрагивающих, напрягающихся стенок влагалища, готового к разрядке, и вновь замедляясь, чтобы продлить сладкое удовольствие предвкушения. Но, взобравшись на очередной гребень, я не удержалась, не ушла вовремя вниз, и туманящая сознание, обжигающая нервы волна наслаждения захлестнула тело. Я застонала от счастья.
— Нат, тебе плохо? — раздался озабоченный, как и весь он, голос брата прямо над моим ухом.
«Господи, только не сейчас!» — взмолилась я, пытаясь достать пробку, ощущая так близко склонившегося надо мной брата, его взгляд и вызывая очередную волну сметающей на своём пути всё доброе-разумное-вечное дрожи.
Ноги неконтролируемо дёрнулись, за ними содрогнулось всё тело, а в ладонь ударила горячая струйка. «Только сквирта мне сейчас не хватало!»
— Нат, а зачем ты мою клеёнку взяла?
— Матфей, — как можно жалостливее пропищала я, — принеси туалетную бумагу.
— Ты что, обкакалась?!
— Быстро за бумагой!
Тыгыдым-тыгыдым — ускакал мой Конёк-горбунок. Времени мало, рисковать нельзя, я вынула пробку и, повинуясь какому-то смутному чувству-воспоминанию, загнала её по месту назначения. Скривилась от боли: моя милая попочка не ожидали от меня такого поворота сюжета. Откинула одеяло, аккуратно сложила пополам и ещё раз пополам клеёнку, чтобы ничего не растеклось. Натянула короткую маечку с глубоким декольте и парой мультяшных жирафиков на зелёной травке с цветочками. Сунула руку под подушку за трусиками — предпочитаю спать голой, так приятнее, — но их там не оказалось. Подняла подушку — нигде нет! И только тут вспомнила, что кинула всё бельё вчера в стирку. А брат уже топотал обратно с рулоном бумаги. Я вновь накинула одеяло на себя и клеёнку.
— Матфеюшка, ты такой хороший, такой добрый, золотой мой помощник! — вспоминала я мамины слова и интонации. Брат застенчиво расплылся в улыбке, превращаясь в прежнего, но чуть подросшего зайку. — Спрыгай на балкон, принеси мне мои трусики с сушилки.
— Какие?
— Прозрачные розовые с заниженной талией.
— Что с тёмно-красными сердечками?
— Да, твои любимые!
— Ага! — Радостный заяц ускакал, а я убрала одеяло, вытерла клеёнку бумагой, свернула и кинула под кровать, потом помою.
Зайка вернулся и расстроенно развёл лапками.
— Там их нет.
Я, как в королевскую мантию, куталась в одеяло.
— Как это нет?! — Заподозрив страшное, я кинулась из спальни в ванную.
Забытые всеми вещи обиженно смотрели на меня из иллюминатора стиралки.
«Господи, а сколько уже времени, если я проснулась, а мама с мелкими уже ушла в садик?!»
Я бросилась назад в комнату и схватила рабочий телефон — чёрный экран. Разрядился! Только не это! Хоть бы мне никто не звонил, иначе босс меня с говном сожрёт или уволит к чертям собачьим. В контракте так и прописано: отключение телефона приравнивается к подаче заявления на увольнение. Я пыталась вставить зарядку в разъём и никак не попадала, но мой милый зайчоныш спас меня и всё воткнул куда надо. Я погладила его по головке и чмокнула в лобик. Он покрутил пальцем у виска и ушёл выключать засвистевший чайник. Но я на него совсем не обиделась, не до того мне было. Быстрей уже грузись!
«Проснулась, радость моя? Сейчас отхватишь пиздюлин», — раздался в голове ненавистный голос Демона.
Да, именно Демона! А я не сказала ещё, что одержима? Вот, теперь вы знаете. И только посмейте открыть рот и тявкнуть, что демонов не существует, я вам, суки, глотку перегрызу!
«Пошёл нахер!» — мысленно окрысилась я, но он сделал вид, что не услышал.
«Решила опоздать на тренинг внутренней свободы? Правильный выбор. Нахер тебе это актёрское мастерство? Один раз ты на вступительных уже провалилась, хочешь опять опозориться?»
В руке завибрировал телефон, палец на автомате скользнул вправо, принимая вызов, а я крикнула во всю глотку:
— Пошёл в пизду!