– Томас Блэкстоун умеет читать. Он имеет право требовать, – заявил сэр Гилберт.
Отклонить требование нельзя.
– Принесите Библию. Где клирик? Где он? – нетерпеливо вопросил судья.
Молодой монах с тонзуркой, в своем черном облачении ставший невидимкой в тени колонн, выступил вперед, держа большую открытую Библию с уголками, защищенными латунными накладками. Предъявил ее судье, поглядевшему на выбранный пассаж и кивнувшему. Подойдя, монах поднял открытую Библию перед Блэкстоуном и замер в ожидании.
Взгляд Блэкстоуна упал на пестрящий буковками пергамент, на затейливую вязь буквицы, заключенную в декоративную раскрашенную гробницу. Ничего узнаваемого. Он умеет читать по-французски, а не латынь. Номер псалма был закрыт грязным пальцем монаха.
Томас воззвал к своей памяти. Мастер-каменщик научил его видеть структуру зданий мысленным взором – преображать числа на чертежах в реальность. Узри это мысленным оком, и оно появится, учил его седовласый мастер с раздробленной ладонью.
Блэкстоун вообразил слова, которые вколотил в него отец. Рассудок стряхнул с себя панику: палец монаха сместился, открыв номер псалма – 51.
– Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое. Наипаче омый мя от беззакония моего, и от греха моего очисти мя; яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть…
Строка за строкой повел он речитатив покаянного сокрушения с такой скоростью, с какой человек читал бы Священное Писание. Потребовалась пара минут, чтобы его притворство сработало. Он был достаточно убедителен, чтобы секретарь суда обернулся к судье, прежде чем внести смертный приговор в протокол суда. Блэкстоун не осмеливался бросить взгляд ни на судью, ни на монаха, глядевшего на него в упор. Понял ли он, что Томас лишь цитирует слова по памяти? После паузы и, как показалось Блэкстоуну, чуть заметной улыбки монах отвел взгляд от него и удалился обратно в тень.
– Старший брат объявляется невиновным и вверяется в попечение монахов обители Святого Эдмунда. Дурака повесить, – сказал судья.
Пока Томас излагал суду псалом 51, сэр Гилберт перебрался поближе к судье; пока слова эхом отдавались в гранитных стенах, его маневр остался почти незамеченным. Сэру Гилберту оставалось лишь податься вперед. И шепот его донес холодную, бесстрастную угрозу:
– Только повесь этого паренька, и я вырежу твою елду из паха и поджарю ее. Ты сожрешь ее перед смертью. Отдай его монахам Святого Эдмунда.
Отступив, он застыл в ожидании.
Кровь отхлынула от лица судьи. Для некоторых убийство – разменная монета, и сэр Гилберт не из тех, кто сыплет пустыми угрозами. Богатства и влияния бедному безземельному рыцарю без насилия не добиться.
Судья не усомнился, что тот не преминет привести угрозу в исполнение. И утер лицо дорогим льняным платком.
– Однако… благо общины выиграет, коли его также вверить в попечение монахов обители Святого Эдмунда, каковые изыщут применение немому и приставят к трудам во имя Господа. Дело закрыто.
Сэр Гилберт вывел братьев Блэкстоун из студеных каменных стен суда. Подняв лицо к солнцу, Ричард издал скрежещущее урчание удовольствия.
– Он чертов осел в человечьем обличье. Твоему отцу следовало дать ему умереть, – проворчал сэр Гилберт, забираясь в седло.
– У вас тоже был этот выбор, сэр Гилберт, – заметил Томас.
– Ага, и проку мне было бы от него? Я привел кляч в уповании, что ты поработаешь мозгами.
Подведя двух вихляющих задами верховых лошадей, монах улыбнулся Блэкстоуну и вручил ему поводья одной из них.
– Славно прочитано, господин Блэкстоун, – улыбнулся он.
Сэр Гилберт развернул своего коня.
– Один с поразительной памятью, другой с поразительной елдой. И то и другое сулит беду, но милорду Марлдону они нужны живые. Я исполнил свой долг. Спасибо тебе, брат Михаил. Передашь ли ты их под мою опеку?
– Передам, сэр Гилберт.
– Тогда деньги обители Святого Эдмунда поступят как обещано.
И пришпорил коня. Томас и Ричард последовали за ним.
Сэр Гилберт направился в поместье лорда Марлдона.
Дорога вилась между деревьями – непоколебимыми дубами и могучими каштанами. Всадники следовали за плавными изгибами реки, в двух сотнях футов ниже неспешно текущей через поросшую лесом долину. На дальней стороне луга на южных склонах полдюжины человек косили траву; до ездоков доносились шутливые оскорбления, которыми те время от времени перебрасывались. Блэкстоун непроизвольно прикидывал расстояние до них и угол траектории стрелы. Этим инстинктом он был благословен с младых ногтей, когда отец дал ему первый лук. По мере того, как он подрастал, набираясь сил и уменья, лук становился все больше, и совладать с ним становилось все труднее. Отец научил его искусству натягивать тетиву всем телом; чтобы натягивать с силой сто шестьдесят фунтов снова и снова, одной лишь силы рук маловато. Ко времени издания королевской прокламации, под страхом тюремного заключения запрещавшей все игры, увлекающей людей прочь от мишеней, Томас уже унаследовал заветный боевой лук отца. Смертоносное оружие лучника, самая убийственная машина своего века, должна быть на четыре дюйма выше стрелка, и в луке отца добрых шесть футов и четыре дюйма. Блэкстоун первенец, и унаследовать лук – его право. И, как знал отец, он более меткий лучник, чем брат. Отец кротко и пространно втолковывал, что своим искусством младший сын превосходит всех в графстве, кроме Томаса. И все же просил, чтобы при каждом состязании братьев Томас позволял выпустить последнюю победную стрелу Ричарду. Только таким образом глухонемой ребенок мог добиться признания общества. Своим тайным уговором отец и старший сын не поделились ни с кем.