Со времени смерти отца, натягивая пеньковую тетиву на роговые навершия плечей лука и охватывая ладонью четырехдюймовую рукоять спинки, он чувствовал в луке энергию отца. Лук сделан из тиса, с упругой заболонью[5] на спинке и темной, хорошо сжимающейся сердцевиной на животе, обращенном к лучнику. Иногда он мысленно рисовал себе картины сражений, в которых участвовал отец, и пах прошивала дрожь от неуверенности, достало ли бы ему отваги отца в нужный час. И теперь, похоже, он неминуем.
Полоски луговых цветов размежевывали дальние поля, будто строчки стеганого одеяла, уводя взор наблюдателя к последней излучине реки, где над вершинами деревьев виднелись башенки замка лорда Марлдона.
Они больше не торопились, и пейзаж чуть ли не заставил их придержать аллюр коней до неспешного шага. Сэр Гилберт не обмолвился ни словом с той самой поры, как они выехали из города, а Блэкстоун не видел резона затевать праздную беседу. Природная красота окружения затронула что-то в глубине его души – какую-то доброту, что ли, чуть ли не материнскую любовь. Несмотря на тяготы жизни, отец всегда говорил, что они дети Божьи и природа – их утешительница.
Сэр Гилберт поглядел на него, будто уловив его мысли.
– Твоя мать сгубила доброго бойца, – буркнул он. – Высосала из него боевой дух, будто мозг из кости. Он махнул рукой на войну и трудился каждую минуту Божью, только бы быть с ней, а потом – чтобы взрастить тебя и осла после ее кончины.
Он не прозевал вспышку гнева во взгляде Блэкстоуна, но заодно отметил, что юноша владеет собой. Когда братьев пошлют прочь от убежища собственного хутора и окрестных деревень, чужаки будут насмехаться над ними, и Томасу придется оборонять брата, но для этого ему нужна будет холодная голова, потому что насмешники будут доками по части массовых убийств.
Блэкстоун пропустил оскорбление мимо ушей.
– Почему мой отец так поступил?
Фыркнув, сэр Гилберт сплюнул мокроту.
– Потому что любил ее сильнее, чем надлежит мужчине любить женщину.
Дорога перед ними открылась, и впереди показались ворота поместья. Сэр Гилберт пришпорил коня.
Томас уповал, что злосчастье их осталось позади.
Беда же только собиралась обнажить свои заразные когти.
Миновав громадные сводчатые въездные ворота, они спешились и отдали поводья лошадей конюху. Пройдя через оживленный замковый двор, где слуги постоянно приходили и уходили, сэр Гилберт переговорил с Чендлером, и тот жестом указал на большую залу. Блэкстоун помогал ремонтировать ее стены и мосты лорда Марлдона, но внутри господского дома ни разу не был.
Братья глазели на дубовые балки, загибающиеся кверху, уходя ввысь, к самой верхушке потолка. Стены были увешаны знаменами и гобеленами, а пол из тесаного камня устилал свежесрезанный камыш. Со своего места перед массивным камином, где горели дрова, несмотря на жаркий день снаружи, поднялись два волкодава и полдюжины собак разных пород. Они рычали и лаяли, но сэр Гилберт не обратил на них никакого внимания, и они, пошмыгав носами, успокоились. Лорд Марлдон сидел у огня, закутавшись в плащ, с лицом, изможденным двадцатью годами боли, изредка приглушаемой шикарным красным вином из его владений в Гаскони.