Аннет. Доктор? Смешно! Клади трубку.
Ален. Но вы… Нет, я про другое: с равновесием у вас нет проблем? Да нет. Не за что. Не за что. Да не слушайте вы никого. Ну, просто, может быть, сейчас стоит ненадолго прекратить его пить, только на время операции… Да нет, судя по голосу, вы в отличной форме…
Мишель(вырывая трубку). Короче, мама, все понятно, кончай принимать эту дрянь, тебе сказали, почему ты всегда споришь, ну его к чертям, тебе сказали, я перезвоню! Люблю, люблю, все любим, обнимаем, целуем! (Швыряет трубку). Мертвого достанет! Одна болячка за другой, не голова, так нога, не нога, так задница!
Аннет. Да, ну так что мы решили-то? Привожу я вечером Фердинанда или нет? Или это уже никого не колышет? А между тем напоминаю, что мы здесь ради этого!
Вероника. Так, теперь тошнит меня. Где таз?
Мишель(отставляя бутылку рома подальше от Аннеты). Хватит.
Аннет. Я бы сказала, что виноваты обе стороны. Обоюдная вина, так бы я сказала.
Вероника. Вы это серьезно?
Аннет. Что?
Вероника. Вы вообще понимаете, что говорите?
Аннет. Понимаю, да.
Вероника. Наш сын Брюно, которому я еле сняла боль двумя таблетками суперсильного нурофена, тоже виноват?
Аннет. Он не совсем не виноват, я бы сказала.
Вероника. Вон отсюда! Я сыта вами по горло. (Хватает сумку Аннет и швыряет ее о дверь).
Аннет. Сумочка моя! (Детски-плаксиво). Ален!
Мишель. Что там такое? Они совсем с катушек слетели.
Аннет. Ален, спаси меня!
Вероника. Ален, спаси ее!
Аннет. Заткнись! (Перебирает вещи). Она разбила мой плеер! Она дезодорант мой сломала! (Алену). Ален, вступись же за меня, что ты как я не знаю…
Ален. Мы уходим. (Собирает детали мобильника).
Вероника. Орет как резаная. Я же тебя не душу.
Аннет. Что я тебе сделала?!
Вероника. Никаких виноватых сторон! Никакой обоюдной вины! Не смейте путать палача и жертву!
Аннет. Палача!?
Мишель. Ты прямо исходишь дерьмом, Вероника, ты набита всеми этими трескучими фразами от которых у всех уши вянут.
Вероника. Я настаиваю на всем, что сказала.
Мишель. Да, да, ты на всем настаиваешь, на всем стоишь, кровь африканских чероножопых сирот постоянно стучит в твое сердце, или во что она у тебя там стучит…
Вероника. Я раздавлена. Почему ты так со мной… именно сейчас… выставляешь себя таким ужасным…
Мишель. Потому что мне этого хочется. Потому что я чувствую себя таким ужасным.
Вероника. Когда-нибудь вы все поймете исключительную важность того, что там происходит, и вам будет очень, очень стыдно за свое безразличие и подлую бесчувственность.
Мишель. Ты чудесна, пампуся, ты лучше нас всех вместе взятых!
Вероника. Да. Так и есть.
Аннет. Пошли отсюда, Ален. Они не люди, они — орангутанги. (Допивает стакан и тянется за бутылкой).
Ален(останавливая ее). Хватит, Аннет.
Аннет. Нет, я должна выпить, я хочу выбросить из головы эту гадость, эта сучка перебила все в моей сумочке, а никто и глазом не моргнул, я должна выпить, я хочу напиться!
Ален. Ты уже.
Аннет. Почему ты терпишь, что они называют твоего сына палачом? Ты сделал им одолжение, приперся в их дом, выслушиваешь оскорбления и нотации и лекции про жителя цивилизованного мира, и правильно наш мальчик сделал, что вломил вашему, а вашей декларацией прав человека я жопу подотру!
Мишель. Глоток рома — и вот оно, истинное лицо. Что сделалось с этой милой, доброжелательной, учтивой женщиной?
Вероника. А, я говорила! Говорила я тебе?!
Ален. Что ты ему говорила?
Вероника. Что она фальшивая дрянь, вот что. Что эта женщина насквозь фальшива, вот что. Тысяча извинений.
Ален. Когда ты ему это говорила?
Вероника. Пока вы были в ванной.
Ален. Ты так говорила о человеке, которого видела четверть часа?
Вероника. У меня чутье на такие вещи, с первого взгляда.
Мишель. Это правда.
Вероника. Это как инстинкт.