Пока что положение заложника обеспечивало Базелу относительную безопасность, и его меч не покидал ножен. Но ни один градани по своей природе не подходит на роль дипломата, и Базел подозревал, что годится для нее еще меньше других. Тем более здесь, где приходится молча выслушивать оскорбления, за которые в ином месте обидчик заплатил бы кровью. Иногда ему казалось, что Чернаж намеренно хотел бы вывести его из терпения, ввести в раж, чтобы получить предлог стряхнуть путы унизительных соглашений. Или Чернаж воображал, что воины Харграма более не способны впадать в раж? О таком скользком типе, как Чернаж, трудно было что-то утверждать наверняка, но в его безграничной ненависти и презрении к князю Бахнаку и всем харграмским нововведениям можно было не сомневаться.
В общем-то, Базел мог понять точку зрения врага. Ведь он сам был градани. Ему было знакомо стремление сражаться, горячая жажда ража, он разделял отвращение своего народа к любой слабости. Но вот чего нельзя было понять, так это как может Чернаж всерьез считать Бахнака дураком. Чернаж с насмешкой говорил, что Харграм – город торгашей, разучившихся воевать, но не думал же он, что Харграм обязан всеми своими военными победами исключительно воле случая?
Конечно, сам Базел, когда был еще подростком, с сомнением относился к странностям своего отца. К чему воину уметь читать, писать, знать арифметику? Какое дело вождю до таких вещей, как торговля, ремесла, зачем заниматься такими глупостями, как законы о ростовщичестве или правах собственности? Зачем надо было обучать солдат держать строй, вместо того чтобы стремительной атакой вырвать у врага победу? И уж конечно – Базел невольно улыбнулся своим юношеским воспоминаниям, – еженедельное мытье способно разрушить человеческий организм!
Теперь он больше не сомневался. Армия Харграма не просто побеждала впятеро превосходящие ее по численности войска противника. Она наносила им сокрушительное поражение, уничтожала их, потому что подчинялась железной дисциплине. Карты отличались точностью, а командиры четко и быстро маневрирующих частей (или хотя бы их помощники) были грамотны, могли читать приказы князя и слаженно взаимодействовать на поле боя. Армия Харграма была обучена по единым правилам, могла четко держать строй и была оснащена оружием, созданным в собственном городе в кузницах и мастерских тех самых «лавочников», которых так презирал Чернаж.
Эти уроки усвоили и другие соплеменники князя Бахнака, и союзники, собирающиеся теперь под его знамена. Попав в Навахк, Базел смог еще раз убедиться в том, насколько полезны были нововведения отца. Столица князя Бахнака не была ухоженным городом, когда он вступил на престол, но Навахк сейчас был намного хуже, чем Харграм тогда. Его вонючие улицы были всегда завалены отбросами, нечистотами, дохлыми крысами. Люди никогда не мылись, от них исходил не только отвратительный запах, но и ощутимая угроза готовой разразиться эпидемии. И над всем этим надзирали чванливые чинуши принца, грабящие народ, вместо того чтобы им управлять.
Прежде чем вступить в армию Навахка, Чернаж был просто разбойником. Он быстро выдвинулся, сделал карьеру и захватил трон. Чернаж гордился грубой силой, которая привела его к власти. Базел тоже ценил силу и считал слабость достойной лишь презрения. Он знал, что его отец не удержался бы на троне и секунды, если бы проявил слабость. Но для Чернажа сила и беззаконие были синонимами. Бесконечные войны сделали Навахк самым устрашающим из всех городов Кровавого Меча, но весь Навахк трепетал перед Чернажем, а пятеро его сыновей были еще хуже папаши.
Поэтому-то заложнику из Харграма меньше всего пристало стоять в полутемном зале, прислушиваясь к крикам и раздумывая, не стоит ли вмешаться. Кроме того, кто бы там ни вопил, он тоже принадлежал к племени Кровавого Меча. А если не считать Брандарка, то никто из этого племени не стоил даже времени, чтобы послать его к Фробусу, не говоря уж о том, чтобы рисковать из-за него жизнью.
Базел высказал себе это со всем хладнокровием, на какое был способен, грязно выругался и нырнул в темный проход.
Кронпринц Харнак ухмыльнулся, и его кулак снова с размаху опустился на лицо Фармы. В ответ раздался приглушенный стон, более слабый, чем при предыдущем ударе, и принесший Харнаку меньше удовлетворения. Рот Фармы был заткнут, силы покидали ее. Но покрытая металлическими заклепками рукавица Харнака взрезала ей кожу, оставив кровоточащие царапины, и тогда он испытал прилив упоения своей властью, более мощный, чем от насилия над девушкой.