Мне нужно, чтобы они оба ушли, чтобы я мог делать все по-своему. Ни один из них не даст мне этого, если я не буду за это бороться.
А я буду.
Я делаю вид, что отпиваю глоток шампанского, взвешиваю слова — ирония судьбы, которой он меня научил, — а потом улыбаюсь.
— Если выбирать между тем, чтобы меня любили или ненавидели, я выберу второе.
— Нет, если нам нужно расширять бизнес. И сейчас не Римская империя.
— Я разберусь с этим.
Он поднимает темную, сардоническую бровь.
— Уверен?
— Поверь мне, папа, — я сжимаю его плечо.
— Я не доверяю твоим разрушительным методам.
— Они не будут использоваться без крайней необходимости.
Он качает головой, в его глазах появляется загадочный взгляд.
— Если ты не сосредоточишься и не возьмешься за ум, Лэндон займет твое место.
— Этот урод в жизни не посещал бизнес-курсы, ему больше нравится ваять статуи и притворяться, что все население — крестьяне, которые должны основать культ, чтобы поклоняться ему. Как он вообще может представлять для меня угрозу?
— Он учится на MBA в Гарварде. Мы оба знаем, что он пронесется по нему как молния и вернется сюда за твоим троном, даже если это будет чисто из вредности, и чтобы доказать свою правоту Леви и моему отцу.
Я скрежещу зубами. Еще одно осложнение к списку той хреновой ерунды, с которой мне приходится сталкиваться в последнее время.
Ради своего здравомыслия я виню голубоглазую, розовощекую, одержимую девчонку, которая одним взглядом ставит меня на дыбы.
— Ты все делаешь не так, как надо, — говорит мне мой отец.
Хотя я уважаю его до чертиков, мне очень не нравится его знающий взгляд, который он бросает на меня, как будто все про меня знает.
— Отнесись ко мне с юмором, — говорю я без всяких эмоций. — Это касается деловых решений?
— Это скорее связано с причиной, по которой ты теряешь концентрацию.
— Не понимаю, на что ты намекаешь.
— Брак — это не шутка, не пари и не способ раздуть свое мегаразмерное эго.
— Последнее я перенял у лучших, — я подмигиваю ему.
Он не улыбается.
— В тот момент, когда ты думаешь, что соревнуешься со своей женой, ты уже проиграл, сынок.
— Мы не соревнуемся, — если не считать огненного противостояния, которое почему-то происходит всякий раз, когда мы оказываемся в одной комнате.
— Что я тебе уже говорил? — теперь его очередь сжимать мое плечо. — Женщинам нужно пространство. Неважно, иллюзия ли это или ты можешь конфисковать его, когда захочешь. Важен сам жест.
— Ава возьмет это пространство, утопит его в алкоголе, засыплет нос белым порошком, а потом съедет на своей машине с обрыва, смеясь при этом как маньячка. Ей нужна дисциплина, а не пространство.
— Не говори потом, что я тебя не предупреждал, — он опускает руку. — Давай покончим с этим.
— Что? — я подталкиваю его. — Не можешь дождаться, когда вернешься домой к маме?
— Некоторые из нас действительно скучают по своим женам. Я, конечно, предпочитаю ее компанию этой шараде.
— О, какая драма, — говорю я.
Верный своему слову, папа заканчивает знакомство, заключает две деловые сделки и выпивает два стакана за полтора часа.
Затем он исчезает из поля зрения, оставляя меня разбираться с последствиями.
Я благодарен за любую возможность, которая позволяет мне как можно дольше не возвращаться домой.
Становится все труднее существовать рядом с проклятием моего существования и не прикасаться к ней.
Это можно считать инновационной формой пытки, если хотите знать мое мнение.
Когда я добираюсь до дома, уже немного за полночь.
Я вхожу в дом и замираю на пороге, и это не только из-за встревоженных выражений лица Сэм и Хендерсона, стоящих у лестницы.
И не только из-за отсутствия других сотрудников.
Звук виолончели, доносящийся сверху, заполняет пространство, словно нависшая гибель.
— Какого черта ты мне не позвонил? — огрызаюсь я на Хендерсона, мои уши закладывает от этого проклятого звука.
— Я звонил. Вы не брали трубку, — отвечает он.
— Как долго?
— Час, — говорит Сэм.
— Она регулярно принимала лекарства? Не пропускала ни одного дня?
Она качает головой.