— Всегда.
Может быть, это мой шанс увидеть, как Илай хоть раз в жизни потеряет контроль над собой.
Хотя бы раз.
Из-за меня.
Я наклоняю голову, как будто собираюсь поцеловать его. Но не успеваю я и приподняться на цыпочки, как жесткие пальцы впиваются в мою талию, и меня оттаскивают назад с силой, от которой у меня перехватывает дыхание.
Моя спина ударяется о жесткую грудь Илая, и я клянусь, что слышу, как позади меня раздается звериное дыхание, но, когда он говорит, его голос звучит раздражающе и разочаровывающе спокойно.
— Что-то забыли, мистер Эллиот?
— Не совсем.
— Подумайте еще раз, потому что я вижу, как ваша душа покинет ваше жалкое тело, когда вы в следующий раз попытаетесь прикоснуться к моей жене.
— Я не хотел проявить неуважение.
— Напротив.
Вэнс делает паузу, его глаза прищуриваются, но затем он кивает мне, после чего молча уходит по лестнице, оставляя меня в компании опасно кипящего Илая.
Я украдкой бросаю взгляд на мужа. Его ноздри раздуваются, глаза сужаются, а выражение его лица меняется с такой скоростью, что у меня мурашки бегут по коже.
Я знаю, что затеяла небольшую игру, чтобы вывести его из себя и спровоцировать, но я начинаю сильно жалеть об этом.
Мои домыслы подтверждаются, когда он прижимается губами к моему уху и томно шепчет:
— Ты в полной заднице, миссис Кинг.
Глава 12
Ава
Благодаря удаче — проходящей мимо официантке, которая выглядит так, будто готова встать на колени и умолять Илая простить ее за то, что она проходила мимо в этот момент, — мне удается добраться до нашего столика невредимой.
В основном.
Если не считать тяжело бьющегося сердца и шатких ног, которые едва меня держат.
— Мировой войны не было? — Крей подносит бокал ко рту, как только я сажусь. — Я удивлен.
— Мой Чайковский, — Анни гримасничает после того, как использует своего любимого композитора в качестве заменителя Бога. — Я люблю тебя, Ава, но ты склонна быть довольно… импульсивной.
— Суицидальной — вот слово, которое ты хотела сказать, — говорит Крей со своим обычным равнодушным выражением лица.
— Хватит подливать бензин в огонь, — хмыкаю я.
— Ты и сама прекрасно справляешься с этим.
— Ну, твоему брату нужно усвоить, что я ему не принадлежу.
— Повтори это, — грубый голос Илая звучит угрожающе, когда он садится рядом со мной, и его присутствие забирает весь свободный воздух.
— Повторить что? — я притворно улыбаюсь, а затем отпиваю глоток воды.
— Ту часть, где ты мне не принадлежишь.
— Не принадлежу, — мой голос не такой уверенный, как обычно, возможно, из-за напряжения, которое, к сожалению, не ушло вместе с Вэнсом.
— Понятно, — гнев, кипящий в этом слове, просачивается под кожу, как укол яда.
— Для протокола, — самодовольным тоном начинает Крей. — Я представился ее шурином и от твоего имени устроил этому инструменту разнос.
Илай подносит свой стакан с водой к стакану брата. При других обстоятельствах я бы фыркнула, но сейчас мне кажется, что меня душат его невидимые руки.
Вместо того чтобы заказать еду, как нормальный человек, Илай довольствуется тем, что сверлит дыру в моем затылке, пока я стараюсь не подавиться каждым кусочком сашими.
Анни пытается разрядить обстановку, но в итоге общается только с Креем. Я не могла говорить, даже если бы захотела, а мой дорогой муж, похоже, проснулся сегодня утром и выбрал молчание.
Через пятнадцать минут я была в бешенстве.
И от невыносимого молчания, и от того, что позволяю ему влиять на себя.
Кого волнует мнение Илая обо мне? Я ему не нравлюсь, никогда не нравилась и никогда не буду нравиться, как он так откровенно выразился. Наш брак — всего лишь деловая сделка, которая выгодна нам обоим.
Я не могу и не буду ничего принимать в его поведении пещерного человека, потому что его единственная цель — уничтожить любую перспективу моего счастья.
Он все тот же раздражающий Железный Человек, в его металлической броне нет ни капли эмоций.
Я отправляюсь в дамскую комнату, чтобы сбежать из этой нелепой атмосферы. Если кто-то зажжет спичку, все вокруг загорится.
Оказавшись в туалете, окруженном дверями, украшенными бамбуком, цветами сакуры, свисающими с потолка, и раковинами золотого цвета, я бросаю сумку на мраморную стойку и пристально смотрю на свое отражение в зеркале.
На мгновение мне кажется, что я вернулась на два года назад, или, скорее, на неделю, поскольку это последнее, что я помню.