— Беда только в том, что я-то не компьютер.
— Ну, во всяком случае, главное ты схватываешь: тебе надо пройти серию испытаний, которые изменят твой взгляд на жизнь и помогут преодолеть все страхи, сомнения и тревоги.
— А где доказательства, что вы сможете меня правильно… перепрограммировать?
— Ты принял мои условия. Бесполезно задавать вопросы. От этого станет только еще страшнее, а страхов у тебя, насколько я понял, полно.
Я молча глядел на него и размышлял. Он спокойно выдержал мой взгляд, тоже не говоря ни слова. Эти несколько секунд показались мне часами. Наконец я прервал молчание:
— Кто вы, господин Дюбре?
— Ох, я и сам иногда задаю себе этот вопрос, — сказал он, поднимаясь с места и направляясь в коридор. — Пойдем, я тебя провожу. Кто я? Кто же я? — декламировал он на ходу, и его мощный голос гулко раздавался на просторной лестнице.
3
На следующую ночь мне приснился кошмар, хотя с самого детства кошмары меня не мучили. Мне снилось, будто я нахожусь в каком-то странном особняке. На дворе ночь. И Дюбре тоже тут, рядом со мной. Стены огромного зала высоченные и черные, как в каземате. В канделябрах еле теплятся свечи, распространяя вокруг себя слабый, неверный свет и запах старого пригоревшего воска. Дюбре сверлит меня своим пронзительным взглядом, в руке у него какая-то бумага. На стоящей чуть поодаль Катрин не наблюдается ничего, кроме черного белья и туфель на высоких каблуках, волосы завязаны в конский хвост. В руке у нее длинная плетка, которой она время от времени с неожиданной силой щелкает по полу, испуская при этом сиплый вопль, как теннисист, посылающий мяч. Перед ней сидит Сталин и лает при каждом щелчке плетки. Дюбре не сводит с меня глаз. У него вид человека, который сознает свое всемогущество. Он протягивает мне листок бумаги:
— Держи! Вот твоя миссия!
Я трясущейся рукой беру бумагу и подношу ее к свечам, чтобы прочесть. Имена. Список имен, и напротив каждого адрес.
— Что это?
— Ты должен их убить. Всех. Это твоя первая миссия. Первая.
Плетка Катрин щелкает особенно громко, и Сталин заходится лаем.
— Но я ведь не преступник! Я не хочу никого убивать!
— Это будет тебе во благо, — говорит он, скандируя каждое слово.
Меня охватывает паника. Ноги подкашиваются, челюсть начинает дрожать.
— Ни за что. Я… я совсем не хочу… совсем. Не хочу!
— Надо! Поверь мне, — произносит он вкрадчивым голосом, — все это из-за твоей истории, понимаешь? Только во мраке ты поймешь, как выбраться из мрака. Не бойся.
— Не могу, — шепчу я. — Не могу…
— У тебя нет выбора.
Голос его становится все настойчивее, взгляд все пронзительнее. Он медленно приближается ко мне.
— Не подходите! Я хочу выйти отсюда!
— Не сможешь. Слишком поздно.
— Отстаньте!
Я бросаюсь к высокой двери зала. Заперто. Я изо всех сил дергаю за ручку.
— Откройте! — ору я, молотя по двери кулаками. — Откройте дверь!
Дюбре медленно приближается. Я прислоняюсь к двери спиной, сложив руки крестом:
— Вы не можете меня заставить! Я никого не стану убивать!
— Вспомни: ты ведь дал согласие!
— А если я возьму его назад?
Мой ответ вызывает у Дюбре взрыв хохота. Демонического хохота, от которого в жилах стынет кровь.
— В чем дело? Что вас так насмешило?
Скривив губы в гримасу, он оборачивается к Катрин. Она смотрит на меня, и на ее лице расплывается мерзкая улыбка, от которой меня начинает тошнить.
— Если ты берешь свои слова обратно… — начинает он медленно, с макиавеллиевской усмешкой, и тусклое пламя свечей отбрасывает на его лицо дьявольский отблеск, — если ты берешь свои слова обратно, я вношу тебя в список и отдаю его… кому-нибудь другому…
В этот момент я чувствую, что ручка двери у меня за спиной поворачивается. Я выскакиваю за дверь, отпихиваю слугу и бросаюсь бежать.
А за мной жутким эхом несется, раздаваясь на лестнице и в коридоре, голос Дюбре:
— Ты дал согласие! Ты дал согласие! Ты дал согласие!
Я проснулся, как от толчка, задыхаясь, весь в поту. Вид привычных предметов вокруг понемногу вернул меня к действительности.
Я испытывал облегчение оттого, что все это было только во сне, и одновременно тревогу, как бы события и на самом деле не приняли тот же оборот. Ведь мне же ничего не известно ни о самом Дюбре, ни о его истинных намерениях… Я ввязался в игру, не зная ни правил, ни конечной цели. Ясно только одно: я не могу из нее выйти. Это правило я уразумел и принял его очертя голову…