Он не смотрит на меня.
Тик.
Он не смотрит на меня.
Нахлынувшая тошнота утихает, и меня охватывает знакомое чувство этого облажавшегося в эпических масштабах Брэндона.
Под ногами вспыхивают черные чернила, и я чувствую, как у меня сводит живот.
— Да, конечно! — отвечает Ава. — Чем больше, тем лучше.
Киллиан приносит стул и садится рядом с моей сестрой, а Николай опускается рядом с ним.
Напротив меня.
Нас разделяет всего лишь стол, но он так и не взглянул на меня с тех пор, как пришел. Ни разу.
Киллиан и Глин шепчутся друг с другом, и я знаю, что должен присматривать за сестрой, но понял, что ей безразлично наше мнение. Скорее всего, она любит Киллиана.
А вот Лэн, очевидно, с этим не согласен, и именно из-за того, что он похитил Киллиана и пытал его, я оказался в особняке Язычников.
Это все из-за него.
Классно. Во всем виноват Лэн. Это творит чертовы чудеса, как он и говорил.
Киллиан наконец перестает пытаться трахнуть мою сестру и спрашивает:
— Так во что мы играем?
— «Я никогда не», — говорю я, не узнавая своего голоса. — И Глин начинает.
Она поднимает рюмку.
— Я никогда не делала ничего противозаконного.
Николай пожимает плечами и опрокидывает рюмку. А я сжимаю пальцами свою. Конечно, он делал что-то незаконное. Само его существование должно быть незаконным.
Он так чертовски раздражает.
Зачем ему понадобилось снова появляться в моем пространстве?
Крейтон тоже выпивает, похоже, прекратив свою одержимость телефоном.
— Что ты сделал… — спрашивает Анника, затем сглатывает и смотрит на Николая. — Николай?
Он смотрит на нее и подмигивает.
— Ты знаешь, о чем я.
Я сужаю глаза, глядя между ними. Они что, вместе? Или были?
Боже правый. Разве она не сестра его лучшего друга и не едва ли доступна?
Но, если судить по всем постам, в которых его отмечают, он часто попадается как с мужчинами, так и с женщинами, висящими у него на руке. И это продолжается уже много лет.
Не то чтобы я специально проверял…
Мои мысли обрываются, когда Ава выпивает шот, привлекая всеобщее внимание.
— Что незаконного ты сделала? — спрашивает Сеси.
— Простите, сучки, нет такого правила, согласно которому я должна объясняться. Надо было заранее это предусмотреть.
Реми поднимает свою рюмку, затем выпивает ее одним махом со словами
— А-а-ах. Наркотики, эти мерзкие маленькие засранцы.
— Почему ты не пьешь? — Глин спрашивает Киллиана.
— Потому что я не признаюсь в том, что делал что-то незаконное. Мои отец и дед – адвокаты, большое спасибо.
— Это так не работает.
— У тебя есть доказательства того, что я совершил что-то незаконные?
— Неважно.
Он шепчет ей что-то на ухо, и она становится ярко-красной. Смотреть на это немного неприятно, но не так сильно, как присутствие парня рядом с Киллианом, которого я притворяюсь, что не замечаю
И который по-прежнему не смотрит на меня.
— Твоя очередь, — говорит она своему парню.
Он делает паузу, но лишь на мгновение.
— Я никогда не был влюблен.
Ава делает глоток, а я с жалостью наблюдаю за ней, покручивая пальцами свою рюмку. У моей бедной подруги была самая ужасная история любви на свете. Не то чтобы я верил в это чувство.
В конце концов, любовь – это всего лишь иллюзия, придуманная глупыми людьми, которые жаждут общения.
В реальности ее не существует.
Моя кожа покрывается мурашками, а в груди поселяется ощущение, что за мной наблюдают.
Я поднимаю голову, и впервые за несколько недель мои глаза встречаются с жестоким придурком, который не имеет права смотреть на меня с… вызовом.
Что, черт возьми, это значит?
Как мне показалось, ты возбудился, когда смотрел на меня. А не на нее.
Именно эти слова привели меня в состояние эпической потери контроля, и по какой-то причине это чужое чувство возвращается снова.
Мышцы напрягаются, и я выхватываю рюмку, затем одним махом выпиваю ее и вздрагиваю от жжения в горле.
Глаза Николая взрываются мириадами яростных вспышек, и от него волнами исходит ярость.
Мне вдруг становится трудно глотать, и я с трудом подавляю желание прочистить горло.
Незнакомый гнев пульсирует во мне, пока он продолжает смотреть на меня.
Чего, черт возьми, он ожидал?
Какого черта он вообще от меня чего-то ждет?
Глин поднимает рюмку, но прежде чем успевает ее выпить, Киллиан забирает ее и говорит:
— Ты пьяна. Я выпью.
— Мне не нужна твоя помощь.
— Обморок, — Анника смотрит на них с глупой ухмылкой на лице.
Ей семнадцать, и она пропустила целый учебный год, чтобы поступить в колледж в таком юном возрасте, верно? Я знаю, что Николаю всего девятнадцать – серьезно, он еще ребенок, – но он не стал бы ничего с ней делать, когда она была/есть несовершеннолетней, верно?
Я имею в виду, что возраст согласия в Великобритании – шестнадцать лет, но они же американцы. Разве там не восемнадцать…?
Кроме того, он бы не поступил так со своим лучшим другом, верно?
Мое горло сжимается, и на этот раз мне приходится незаметно прочистить его от наплыва отвратительной тошноты.
Верно?
— Нам нужно перевести игру на новый уровень, — Николай протягивает рюмку, и я смотрю на него, сердце колотится так сильно, что кажется, у меня случится сердечный приступ.
— Я никогда не трахался и не экспериментировал с кем-то своего пола, — он украдкой смотрит на меня, а затем выпивает свою рюмку.
Мое сердце гулко бьется за грудной клеткой, а пальцы судорожно сжимают рюмку. Дыхание вырывается из моих легких с прерывистыми интервалами.
Блять. Блять. Блять.
— А поцелуй считается? — спрашивает Ава, и он кивает. Глаза устремлены на меня.
Перестань смотреть на меня.
Просто перестань.
Кажется, меня сейчас стошнит на глазах у всех, и я унижусь самым худшим из возможных способов.
— Ну и черт с ним, — Ава выпивает шот.
Реми задыхается, как король драмы.
— Эта сучка действительно хочет, чтобы ее сегодня убили.
Киллиан поднимает рюмку, а Глин смотрит на него вопросительным взглядом.
— Не смотри так, будто сейчас упадешь в обморок, маленький кролик. Ты действительно веришь, что все эти извращения были проделаны только с женщинами? Я часто экспериментировал.
Пока он пьет, она тоже берет рюмку и выпивает ее одним махом.
Что…? Моя сестра сделала что…?
— Не удивляйся, Килл. Я тоже часто экспериментировала.
Я выдыхаю. Ладно, значит, это была ложь, чтобы позлить Киллиана. Она бы рассказала мне, если бы это было так. Мы близки.
Я так думаю.
По крайней мере, надеюсь, что это так.
— Больше никто? — Николай играет со своим пустым стаканом, бросая провокационный взгляд в мою сторону.
Я смотрю на препирающихся Реми и Аву, а затем на свои ноги, и мое внимание остается на них. Смотрю на чернила, поглощающие мои туфли.
И все же я чувствую на себе его взгляд, напряженный и безапелляционный.