Красное все еще застилает мне зрение, когда я замечаю, что вокруг собрались зрители с выпученными глазами, и некоторые из них, вероятно, снимали все это, учитывая телефоны.
Я бросаю на них свой фирменный «свалили» взгляд, и они медленно расходятся, опускают головы и продолжают свой разврат.
Теперь мне нечем отвлечься от истинной причины этой чертовой уловки. Я бы соврал, если бы сказал, что раньше не провоцировал насилие без причины, но в этот раз это точно не было случайностью.
Все из-за того засранца, за которым я следил периферийным зрением, даже когда мои пальцы были в крови.
Обычно я ничего не вижу сквозь приятный красный цвет. Но в этот раз я был больше сосредоточен на Брэндоне и на том, потеряет ли он сознание или сбежит.
Он не сделал ни того, ни другого.
Все это время он стоял на месте, его глаза были широко раскрыты, зрачки расширены, а губы раздвинуты.
Его взгляд встретился с моим и остался на месте, не пытаясь избегать моего, как он обычно делает.
Должно быть, он чертовски пьян, потому что смотрит на меня с открытым ртом, без своего напускного презрения.
К черту этого парня, серьезно.
Мне надоели его идеально отглаженные брюки, заправленные рубашки и кожаные туфли. Мне надоело то, что он вроде бы все контролирует, но иногда выглядит безнадежно потерянным.
Как сейчас.
Его безупречный образ золотого мальчика трещит по швам – полностью из-за алкоголя, который он пил все время, пока я был там, – и розовый румянец покрывает его щеки.
Несколько прядей выбились из его уложенной прически, придавая ему суровый вид. Непокорный. Можно с уверенностью сказать, что он не попал под жесткие чары своего стального контроля.
По крайней мере, временно.
На мгновение.
Еще несколько недель назад я был бы на седьмом небе от счастья, но сейчас мне нужно сохранять дистанцию, прежде чем я в коне концов ударю его.
Он и так изрядно потрепал мне нервы, делая все не так в пабе. Начиная с того, как он притворился, что я невидимка, и заканчивая тем, что сказал, что был влюблен, и отрицал то, что мы вообще что-то делали.
Каждую. Блять. Вещь.
А теперь мне нужно уйти, чтобы не придушить его к чертовой матери.
Вот почему я держался в стороне. Вот почему я удалялся из любой ситуации, в которой он находился, или из любой среды, где он мог бы быть.
Я вижу его и загораюсь.
Чем сильнее я старался держаться подальше, тем сильнее становилась моя одержимость им.
Я просто не могу ничего с этим поделать.
Когда я прохожу мимо него, то останавливаюсь, провожу двумя пальцами под его челюстью и неуловимо приподнимаю ее, заставляя его рот наконец-то закрыться.
— Может, хватит пялиться, а то я подумаю, что ты в меня влюбился или еще что-нибудь столь же безумное.
Я жду, что он оттолкнет меня, но алкоголь, должно быть, отупляет его мозг, потому что он просто смотрит. Не моргая. Его адамово яблоко подпрыгивает вверх-вниз при глотании, а дыхание только что участилось?
Мне требуется немало сил, чтобы отдернуть пальцы, и тут я замечаю, что оставил пятнышки крови возле его челюсти. Мне приходится подавить стон при виде этого зрелища, поэтому я маскирую его ухмылкой.
— Упс, заляпал кровью твое блестящее личико. Виноват.
Я даже не пытаюсь извиниться, отводя от него взгляд и продолжая свой путь. Мне нужно уничтожить еще несколько вещей. Есть идея заставить Джереми дать мне задание, где я смогу помучить несколько человек и вселить страх перед дьяволом в их души…
Что-то тянет меня за футболку, и я хмурюсь. Если один из этих жалких ублюдков вернулся за добавкой…
Мои мысли обрываются, когда я вижу два длинных пальца, вцепившихся в ткань так крепко, что она растягивается под давлением.
Я смотрю на Брэндона, и то, как он смотрит на меня, делает со мной то дерьмо, которое я определенно не одобряю. Он похож на побитого щенка, что совсем не похоже на его обычный образ снисходительного засранца.
— Спасибо, — шепчет он мягко, почти воздушно.
К черту этого мудака и его глубокий голос.
Я должен убираться отсюда.
Нет. Не должен. Сейчас это чертовски необходимо, иначе я действительно могу наделать дерьма, о котором потом буду жалеть.
И Джера здесь нет, чтобы контролировать меня.
— Я сделал это не ради тебя. Мне просто хотелось кого-то ударить, а он случайно оказался рядом, — я снова начинаю идти, но он сильнее натягивает мою футболку. — Что на этот раз? — огрызаюсь я.
Ему нужно убрать от меня руку, потому что она наталкивает меня на дерьмовые мысли.
И ни одну из них он не одобрит.
Брэндон сглатывает, и мой взгляд устремляется прямо на его адамово яблоко. Он делает это снова, словно давая мне шоу, которое я хотел, а затем прочищает горло.
— Ты… ты получил сообщения, которые я тебе отправил?
— Да, и что?
— Почему ты не ответил?
— А с чего бы? Я должен был радоваться и устраивать вечеринку, потому что всемогущий Брэндон Кинг наконец-то признал мое существование, решил, что я больше не отвратителен, и написал мне? Смирись со своим бесполезным гребаным «я».
Его челюсть сжимается, и он отпускает меня.
— Не будь мудаком. Я извинился за то, что мне кажется недоразумением. Я… не считаю, что ты отвратителен из-за своей сексуальной ориентации. Я бы никогда так не подумал.
— Спасибо ни за что, — на этот раз я чертовски хочу уйти.
Потому что в отличие от ублюдка Брэндона, который может врать сквозь зубы во время бесполезной игры и держать себя в руках, у меня нет никакого хладнокровия.
И мне нужно уйти, пока я не сделал что-то, о чем буду жалеть утром. Я даже не жалел о том, что сделал до злополучной встречи с этим чертовым обаяшкой.
Брэндон встает передо мной, или, скорее, покачивается, поскольку он пьян как матрос. Но в его словах есть лишь едва заметная невнятица, как будто он может сохранять контроль несмотря на то, что накачан спиртным.
— Какого хрена ты теперь хочешь? — усмехаюсь я. — Ты сегодня нехарактерно навязчив.
— Я хочу тебя кое о чем спросить.
— С чего бы мне отвечать? Мы ведь не друзья, цветок… — обрываю я себя, прежде чем назвать его так.
Конечно, этот ублюдок заметил мою оговорку несмотря на то, что был пьян, потому что его губы подергиваются.
Иисус, блять, Христос.
Я знаю, что должен злиться – во всяком случае, поддерживать этот образ, – но невозможно сдерживать гнев, который я оставил тлеть глубоко внутри, когда он улыбается.
Он действительно улыбается, не притворяясь, его губы изгибаются, а глаза смягчаются. Он выглядит счастливым, хотя я мог бы поклясться, что этому засранцу неведомо это чувство.
Это из-за алкоголя, не так ли?
Кроме того, какого хрена у меня болит в груди?
Может, мне стоит провериться, потому что это дерьмо серьезно беспокоит.
Его улыбка исчезает так же быстро, как и появилась, и мне хочется засунуть руку ему в горло и вытащить ее оттуда. А потом сделать фотографию и сохранить ее навсегда.
— Ты собираешься что-то сказать или так и будешь стоять и пялиться на меня, как гад? — спрашиваю я, используя слова, которые он часто бросал в мою сторону.