Я пожал плечами. – В музыкальный клуб…
– Давай, я попозже подойду.
Подойдя к двери, я обернулся.
– Девчонки знают о твоём прошлом? – Нет. Зачем…
В клубе было тихо и похоже никого. Я сел на крыльцо. Занесло же тебя… Эх, наш табур бы сюда… Но мечтать не вредно. Неожиданно я почувствовал, как кто-то наваливается на меня, закрывая ладошками лицо.
– Попался, да!
– Слушай, я с тобой заикой стану.
– Ага! – Ульянка засмеялась. – Испугался? Будешь знать!
– Уля, ты же вроде обиженная?
Она села рядом и нахмурилась. – Конечно я обиделась. И даже сейчас, вот. А ты почему внутрь не заходишь?
– Да вроде там никого нет.
– Это кого тут нет? – сказала Алиса, выглядывая из-за двери. – Улька, ты репетировать пришла или почему? Давайте заходите.
В комнате приятно пахло свежезаваренным чаем, лимоном и ещё чем-то сладким.
Ульянка тут же заволновалась. – А это вы чего тут? И без нас?
Мику засмеялась. – А мы пирожные кушаем.
– А где вы их взяли?
– Меня за победу в соревнованиях наградили. Забыла?
Алиса потрепала Ульянку по голове. – Мы вам оставили. Две штуки. Давай жуй и за барабаны. Поиграем хоть…
На удивление быстро проглотив своё пирожное и половинку моего, Ульяна вытерла руки, села за установку и выдала дробь. – Давайте, играйте. Чего там…
Примерно полчаса я слушал современные обработки эстрадных песен… Потом Алиса отложила гитару.
– Хватит. Надоела на… эта попса.
И многозначительно посмотрела на меня. Мол, всё понял?
Ульянка уже перебралась на матрасы и с интересом глядела на меня. Мику села рядом с ней. Я только вздохнул. Интересно, за что ей срок грозит? Я тронул струны…
– Ой, Ольга Дмитриевна…
– Уля, да сиди, я просто зашла посмотреть, что вы тут делаете, послушать…
Я кивнул. Ну да, послушать говоришь… Ольга Дмитриевна Семенова, которую раньше звали Дженис. Примерная комсомолка… Только следы от уколов? Ладно… Не очень я люблю, когда сразу в воду макают, да придется. Просто времени у меня мало.
«Мой дед был врагом народа,
А отец офицером внутренних дел,
Ну а я уцелел,
Хоть и долго болел,
Но мать меня просит, чтоб я песен не пел.
Я ее конечно не виню,
Но, что осталось мне еще – только вены на руках,
А в ее сухих глазах – безысходность, боль и страх,
Так и не поняв, как надо было жить и кто же враг.
Эй, ей-ей-ей!
Черный ворон над домами все наглей и злей.»
Ольга опустилась рядом со мной. В её взгляде читался немой вопрос – Что же ты делаешь?
Вспомни кем ты была, Дженис…
«Наша жизнь сквозь ментовский прицел,
Поэтапно в приказах стоять и ложись,
Коммунизм иль фашизм, что же дальше, окстись,
Это даже не смерть, но смертельная жизнь.
Дети трасс и железных дорог,
Что же держит вас здесь, ведь больше нет лагерей,
Не осталось корней, а на гадов камней,
Только водка и боль, да могилы друзей.»
Мельком я заметил, как Алиса сжала кулаки…
«Эй, ей-ей-ей!
Черный ворон над домами все наглей и злей.
Эй, ей-ей-ей!
Черный ворон над домами все наглей и злей
Мой дед был врагом народа,
А отец офицером внутренних дел,
Ну а я уцелел, хоть и долго болел,
Но мать меня просит, чтоб я песен не пел.»
В глазах Мику удивление мешалось с ужасом. Разве такое можно петь? Нельзя конечно-ответил я ей взглядом.
Ульянка только ойкнула – Тебя же посадят. Ты чего…
Ну пока же не посадили…
«Наша Вольница без одежд пришла
В край, где верили, где варили власть
Скорые до рук, до расправ-услад
Локти выголив, порезвившись всласть.
Наша Вольница болью корчилась
Шарил грудь свинец, шею сук искал
Выкормыши бед тенью Кормчего
Шабаш правили в долгих сумерках.
Нашу Вольницу ветер выплюнул,
Отрыгнул огонь прелым порохом,
Выструнили псов, гимны выть в плену
Не изранить жуть нервным сполохом.»
– Не хочу… Ольга закрыла лицо руками.
Знаю, что очень больно, а по-другому никак. Ты уж прости…
«Наша Вольница бьет поклоны лбом,
Догмы рабские вбиты молотом.
Крылья дерзкие срезаны серпом,