Клэй вздрогнула.
- Он позаимствовал это имя гораздо позднее, в память о младшем брате, тело которого нашли на другом берегу реки при очень трагичных обстоятельствах. Стефан Штейн помешался и стал считать себя им, Инквизом. Об этом позднее, идём, - Джей прервал рассказ, когда погода сменилась, а на пустынных прежде дорожках появлялись люди.
В какой-то момент Клэй перестала воспринимать происходящее как спектакль, который наблюдала со стороны и практически не вникала. Теперь этот мир прошлого расцвёл для неё во всей своей красе, грязи, несовершенстве, очаровательной дикости. Диковинный уклад жизни прошлого перестал вызывать у неё недоумение, всё казалось обычным и правильным, будто и не знала она никакой иной жизни. Вспомнить об иллюзорности этого видения помогал Джей, то и дело маячивший среди безликих жителей поселения, но очень скоро она потеряла его из виду и напрочь забыла о его существовании, люди приобрели индивидуальность, она даже узнавала некоторых из них...
А вот и пункт назначения: домик целительницы. Совершенно особенный домик хотя бы потому, что в любую погоду от него исходил свет и тепло, а потоки воды с неба обтекали его определённым образом. Эту самую странность деревенские простачки считали самым лучшим доказательством силы хозяйки дома.
Клэй прошла сквозь запертую дверь и стала частью этого чудесного места, самим домом, его стенами, духом. И ничего странного она в этом не обнаружила: эфир окутывал всё, особенно его присутствие было заметно в местах обитания Силы. У каждого дома есть незримый покровитель. У каждой вещи своя память.
Дом видел и помнил всё. Как к Ассиэль, хозяйке дома, а потом и к двум её сыновьям, постоянно обращались за помощью жители поселения, и какими счастливыми они выходили, когда эту помощь получали.
Только один-единственный раз Ассиэль оказалась бессильна. И именно с него начался отсчёт бед для семьи Штейн.
Наслышанная о мастерстве и безбедной жизни Ассиэль, знахарка соседнего поселения, потерявшая былую силу и положение в общине, решила обратиться к ней за 'советом'. Она прокляла жену старосты, и та не в шутку занемогла неизвестным в то время недугом, стала высыхать буквально на глазах, при любом неосторожном движении рискуя сломаться. Клара с усмешкой посоветовала старосте обратиться к знаменитой целительнице Ассиэль. Семь дней и ночей провела она у постели больной, и на восьмые сутки ей удалось вызвать улучшение, но какой ценой! Её собственная защита от болезней и сглазов дала сильную слабину, что и нужно было Кларе: бедная жена старосты послужила проводником гораздо большего проклятия в отношении той, кто пыталась её спасти. Дом знал о кознях старой знакомой, пытался подать знаки, но ни Ассиэль, ни её сыновья, перенявшие часть мастерства, не замечали их. На пятнадцатые сутки женщина умерла. В обоих поселениях воцарились негативные настроения. Вскоре после этого неприятности преследовали одна за другой, с каждым днём оставляя после себя всё большее потрясение.
У старшего сына Ассиэль, крепкого и высокого юноши, наступило помешательство, а ведь он был так искушён в науках и ремесле, что о нём интересовались даже при королевском дворе, подавал большие надежды и очень хотел покинуть это богом забытое место в поисках лучшей жизни... Не успел. В своём безумии он ушёл из дому и перерезал горло каждому, кто имел неосторожность оказаться рядом. Прятался в лесах, питался жертвами своего произвола, да так, что в останках практически ничего не напоминало о человеке. Ассиэль хотела спасти сына, но её до последнего не выпускали из собственного дома. Когда же выбора у односельчан не оставалось (безумца всё никак не могли поймать), то они разрешили ей пойти, с её же младшим сыном, очевидно надеясь, что тот испугается увиденного и будет вести праведную жизнь.
Что и говорить, психику ребёнка, и без того неустойчивую, они поломали. Инквиза нашли, вперёд выставили Ассиэль и Стефана, прикрываясь как щитом. Инквиз набросился было на них, но под печальным взглядом материнских глаз вдруг остановился, ошарашенно посмотрел на собравшихся людей с вилами и факелами, на себя, потерявшего человеческий облик... разум вернулся к нему, и под гнётом содеянного он закричал, и столько боли было в этом крике, столько ненависти, что никто не мог и с места сдвинуться, избавить этого несчастного от страданий, отправив в лучший мир.
Инквиз рванул прочь. Надеясь убежать не столько от недоумевающей толпы, сколько от самого себя. Люди опомнились только тогда, когда всё стихло. Совсем. Будто сама природа ощутила то же потрясение: не шелестели листья, молчали ночные создания, и даже полная луна спряталась за тучей, погрузив лес в безмолвный мрак.
Следы Инквиза прерывались возле обрыва, внизу которого простёрлась глубокая река. Обезумевший сын знахарки расстался с жизнью, что ознаменовало конец кошмаров поселения, и все вздохнули свободнее, на лицах даже стали появляться первые улыбки... И только Ассиэль упала на колени, согнулась пополам и беззвучно заплакала. Рядом с ней опустился на колени и младший сын, бледный от увиденного. Слёз у него не было. Но это потрясение наложило отпечаток на всю дальнейшую жизнь, сломав личность доброго и отзывчивого мальчика, на месте которой росло настоящее чудовище.
- Они довели его до этого... Доведут и нас, - тихо сказал он, ни к кому не обращаясь. Шок сменился ненавистью. Стефан поднял взгляд к небесам. - Бог, если ты есть, дай мне силы отомстить им всем.
И Бог услышал просьбу сломанной души. Правда, не так, как можно было того ожидать: обращение было негативным и привлекло только отрицательную энергию. Тем не менее, мальчик стал его вторым наместником на земле.
Через несколько дней тело покойного Инквиза вынесло к берегу, доступному людям. Хоронить по старинным обычаям не стали - самоубийца он, и грех на нём большой, потому просто оттащили к яме, в которой лежали трупы других неприкаянных. Запах стоял ещё тот, никто не мог долго находиться возле этого богом проклятого места.
Шло время, рана залечивалась, Ассиэль вернулась к прежнему делу, преуспевая в нём даже лучше, чем раньше. Люди понемногу вновь признали её место в обществе, она помогала им и постепенно открывалась, чего нельзя было сказать о Стефане: он вообще редко выходил наружу, его присутствие никто не замечал, потому что он не хотел быть замеченным, тенью сновал между домов, большую часть времени просиживая дома, за фолиантами, взятыми из города. Как ни пыталась мать вернуть его к жизни, у неё ничего не получалось.
Одной осенней ночью он вернулся домой, чем-то сильно озлобленный, швырнул мокрый плащ на пол и уже направился к себе, как вдруг оказался остановлен. Прямо перед ним выросла невидимая преграда, о происхождении которой несложно догадаться. Он повернулся к матери, хмуро смотря на неё. Они стояли в полной тишине, нарушаемой лишь тихим стуком капель, падающих с волос Стефана.
- Чего тебе? - огрызнулся он.
- Мы так давно не разговаривали, будто чужие люди друг другу... Стефан. Отпусти брата, - Ассиэль положила руку ему на плечо. Тот передёрнул им, стряхивая её руку.
- Они бы не отпустили его.
- Это тяжело..., но надо научиться жить заново, сынок. Люди приняли нас, всё самое страшное позади.
- Нас? Они приняли тебя. Потому что ты полезна им и не смеешь ослушаться. Потому что каждый может прийти и... совокупиться с тобой. Ты хоть сама знаешь, где заканчивается лечение и начинается проституция? Мне глубоко омерзительны все эти люди, особенно ты, мама, - зло произнёс Стефан, смотря на неё сверху вниз. От неожиданной пощёчины его пыл частично сменился удивлением: за прошедшие годы никто ни разу не поднимал на него руку.
- Не смей судить то, о чём не знаешь. Эти твои книги... лживы насквозь, - она досадливо отвернулась.