— Сестра вам говорила, что я сделал ей предложение?
— Да.
— Она объяснила, почему она мне отказала?
— Нет.
— Она вам сказала, что была моей любовницей?
Это слово обидело Рудольфа, оно показалось ему очень грязным. Если бы он прямо сказал: «Я ее трахнул», то в этом случае Бойлан был бы менее неприятен, а Гретхен в таком случае не казалась бы одним из предметов собственности Теодора Бойлана.
— Да.
— Вы меня осуждаете? — спросил Бойлан охрипшим, суровым тоном.
— Да, не одобряю.
— Почему же?
— Потому что для нее вы очень старый.
— Да, в этом моя беда, — сказал Бойлан. — Не ее беда. Моя. Увидите ее, передайте, пожалуйста, что мое предложение остается в силе.
— Нет.
Бойлан сделал вид, что не расслышал его резкого ответа.
— Скажите ей, — продолжал он, — что я не могу ложиться в постель без нее. Это просто невыносимо. Хочу вам признаться, Рудольф. В тот вечер в ресторанчике «Джек и Джилл» я оказался совершенно не случайно. Я не посещаю подобные заведения, думаю, вам это известно. Я решил разыскать вас. Я стал бывать в тех местах, где вы играли на трубе. Я следил за вами. Я искал Гретхен. В голове у меня мелькнула дурацкая мысль, что в брате я найду хоть что-нибудь от сестры.
— Мне пора спать, — грубо оборвал его откровения Рудольф. Он, открыв дверцу, вылез из машины. Взял с заднего сиденья свою удочку, корзинку для рыбы, бредень, резиновые пожарные сапоги. Напялил на голову свою смешную фетровую шляпу. Бойлан сидел на своем сиденье и курил, разглядывая сквозь облачко дыма ровную линию фонарных огней Вандерхоф-стрит, словно на практике проверял верность теории перспективы, сказанную однажды учителем рисования: параллельные линии не пересекаются в бесконечности или, может быть, все-таки пересекаются.
— Прошу вас, не забудьте сумочку, — напомнил ему Бойлан.
Рудольф взял сумку. Легкую, будто она пустая и внутри ничего нет. Какая-то новая научно разработанная «адская машинка».
— Благодарю вас за ваш такой приятный для меня визит. Кажется, я получил от него все, что можно. И всего-то ценой пары старых болотных сапог, которые я больше не ношу. Я сообщу вам, когда будет готов тир. Ступайте, ступайте, юный неженатый разносчик булочек. Я буду думать о вас на заре, часов в пять утра. — Бойлан завел мотор и резко сорвал машину с места.
Рудольф смотрел вслед автомобилю, на красные задние огни, стремительно удалявшиеся в бесконечность, эти два огонька-близнеца, два сигнала, предупреждающие об опасности. Рудольф отворил дверь рядом с пекарней, занес сумки в прихожую. Включил свет, посмотрел на сумку. Замочек открыт. Кожаный ремешок свисал с ручки. Он открыл сумку, надеясь, что мать не слышит его возни. Там находилось, небрежно брошенное на дно, ярко-красное платье. Рудольф вытащил его, поднес поближе к лицу. Кружева. Глубокое декольте. Он представил, как сестра наденет его и всем открыто продемонстрирует свои женские прелести.
— Рудольф, это ты? — раздался сверху тревожный голос матери.
— Да, мам, я. — Он торопливо щелкнул выключателем. — Я сейчас вернусь. Забыл взять вечерние газеты. — Подняв сумку с пола, он торопливо вышел из прихожей: обязательно нужно опередить мать. Он побежал в соседний дом, к Бадди Уэстерману. Дом у Уэстерманов большой, просторный. Мать Бадди позволяла их группе «Пятеро с реки» репетировать в подвале дома. Рудольф свистнул. Мать у Бадди веселая, радушная женщина, любила их компанию и всегда угощала ребят то молоком, то чашечкой кофе после репетиций. Но сегодня Рудольфу не хотелось встретиться с ней. Он запер замочек, свешивающийся с ремешка ручки, положил ключик в карман.
Бадди сразу же отозвался на свист, вышел из дома.
— В чем дело? Уже так поздно!
— Послушай, Бадди, — сказал Рудольф, — не сможешь ли подержать эту сумку для меня пару дней, а? — Он протянул Бадди сумку. — Купил подарок для Джулии и не хочу, чтобы увидела мать. — Заведомая ложь: в квартале было известно, какие скупердяи все Джордахи, и к тому же Бадди знал, что мать Рудольфа не одобряла встреч сына с девушками.
— Ладно, сохраню, — беззаботно пообещал Бадди. Он взял из его рук сумку.