— Ш-ш-ш, — послышалось со всех сторон.
— Вот это настоящий воин! — заметил Клод. — Он уже зовет подкрепление.
— Что здесь происходит? — подходя к ним, спросил билетер, человек лет сорока с усталым, изможденным лицом. Днем он работал на мебельной фабрике, а вечерами в «Казино».
— Выведите их отсюда, — потребовал солдат. — Они ругаются в присутствии женщины.
— Я только попросил его снять пилотку, верно ведь, Том? — сказал Клод.
— Совершенно верно, — подтвердил тот. — Простая вежливая просьба. У него редкая глазная болезнь.
— Чего-чего? — озадаченно переспросил билетер.
— Если вы сейчас же не выведете их отсюда, будут неприятности, — пригрозил солдат.
— А почему бы вам, ребята, не пересесть на другое место? — спросил билетер.
— У нас свободная страна, — заявил Том. — Платишь деньги и садишься, где хочешь. Он думает, он кто? Адольф Гитлер? Тоже мне шишка! Напялил военную форму и задается! Держу пари, он ни одного японца и в глаза не видел. А теперь приперся сюда и подает плохой пример американской молодежи — у всех на виду тискает девушку. А еще в форме!
— Если вы сейчас же их не выведете, я их измордую, — глухо произнес солдат, сжимая кулаки.
— Ты оскорбил человека, я слышал собственными ушами, — сказал билетер Тому. — В нашем кинотеатре это не пройдет. Убирайся!
Теперь уже возмущался почти весь зал. Билетер нагнулся и схватил Тома за рукав. Почувствовав его сильную руку. Том понял — с этим типом связываться не стоит. Он встал:
— Идем, Клод, — и, обращаясь к билетеру, добавил: — Хорошо, мистер, мы уйдем. Мы не хотим скандала. Но вначале верните нам деньги за билеты.
— И не надейтесь.
— Я знаю свои права, — снова усаживаясь на место, заявил Том и, заглушая пушечную стрельбу на экране, звонко крикнул на весь зал: — Ну, давай, бей меня, скотина!
— Ладно-ладно, — вздохнул билетер, — отдам я вам ваши деньги, только катитесь отсюда поскорее.
Ребята поднялись. Том с улыбкой посмотрел на солдата:
— Я тебя предупреждал. Буду ждать на улице.
— Иди скажи своей мамочке, пусть сменит тебе пеленки, — ответил солдат, тяжело опускаясь в кресло.
В фойе билетер из собственного кармана выдал каждому по тридцать пять центов и взял с ребят расписки, чтобы потом предъявить их владельцу кинотеатра. Том подписался фамилией учителя алгебры, а Клод — фамилией президента банка, с которым имел дело его отец.
— И чтобы я вас больше здесь не видел! — пригрозил билетер.
— Это общественное место, — сказал Клод. — Только попробуйте не пустить! Будете отвечать перед моим отцом.
— А кто твой отец? — с беспокойством спросил билетер.
— Придет время — узнаете, — угрожающе ответил Клод.
Ребята торжественным шагом вышли из фойе. На улице они хлопнули друг друга по спине и разразились громким хохотом. До конца картины оставалось полчаса. Они зашли в соседнюю закусочную и на деньги, полученные от билетера, заказали по куску пирога и по чашке кофе. Радио за стойкой было включено, и комментатор говорил о вероятном решении верховного немецкого командования отвести войска к Альпам, чтобы стоять там насмерть.
Том слушал, недовольно скривив по-детски круглое лицо. Он ничего не имел против войны как таковой, но его тошнило от всех этих идиотских разглагольствований о самопожертвовании, идеалах и «наших храбрых ребятах».
— Эй, красотка, — окликнул он официантку, сидевшую за стойкой и полировавшую ногти, — вы не могли бы завести какую-нибудь музычку? — Он был по горло сыт патриотизмом, которым его пичкали дома Рудольф и Гретхен.
— Разве вас не интересует, кто победит в этой войне? — лениво взглянув на ребят, спросила официантка.
— А у нас белые билеты. Редкая глазная болезнь, — ответил Том, и они с Клодом снова громко захохотали.
Когда сеанс окончился, они уже поджидали у дверей кинотеатра. Зрители начали выходить. Том сохранял самообладание и стоял совершенно неподвижно. А Клод с потным и побледневшим от возбуждения лицом нервно расхаживал по тротуару.
— Ты уверен? Ты абсолютно уверен? — то и дело спрашивал он Тома. — Уж слишком этот гад здоровенный. Я хочу, чтобы ты был абсолютно в себе уверен.
— За меня не беспокойся, — сказал Том. — Главное, держи толпу на расстоянии. Мне нужно место, чтобы развернуться. — И, прищурившись, добавил: — А вот и он.
Солдату на вид было года двадцать два — двадцать три. Лицо рыхлое, угрюмое. Он был полноват для своих лет, и гимнастерка слегка оттопыривалась на преждевременно появившемся брюшке. Тем не менее он производил впечатление крепкого парня. Том загородил ему дорогу.