— Двадцать два. А вам?
— Девятнадцать.
— У нас обоих хороший возраст, — улыбнулся он.
— Да, если бы не война.
— О, я не жалуюсь. — Он затянулся. — Благодаря войне я вырвался из Сент-Луиса, война сделала из меня мужчину. — В его голосе слышалась ирония. — Теперь я уже не глупый юнец, знаю правила взрослой игры. К тому же повидал новые места и познакомился с интересными людьми. Вы когда-нибудь бывали в Корнуолле? Это в Англии.
— Нет, не была.
— Кстати, Джордах — это американская фамилия?
— Нет, немецкая. Мой отец перебрался в Штаты из Германии. Во время Первой мировой войны он служил в немецкой армии и тоже получил ранение в ногу.
— Люди переезжают туда-сюда, верно? — усмехнулся Арнольд. — Ну и что же, ваш отец нынче бегает вовсю?
— Он прихрамывает, но это не очень ему мешает, — осторожно ответила Гретхен.
— Да-а… Корнуолл… — Арнольд задумчиво покачивался, сидя на столе. Похоже, ему надоел разговор о войне и ранениях. — У них там деревья, маленькие старинные городки, Сент-Луис по сравнению с ними кажется построенным только вчера. Большие широкие пляжи. М-да. М-да, Англия. Люди такие славные. Гостеприимные. По воскресеньям приглашают к себе домой на ужин. Это очень меня удивило. Я всегда считал англичан зазнайками. В общем, так все считали, кого я мальчишкой знал в Сент-Луисе.
Гретхен решила, что он над ней слегка издевается, неся такую чепуху почти официальным тоном.
— Людям надо побольше узнавать друг о друге, — сухо произнесла она, огорчаясь, что это прозвучало чересчур нравоучительно, но его мягкий неспешный деревенский говор заставил ее занять оборонительную позицию.
— Конечно, надо, — согласился он. — Наверняка надо. — Он оперся на руки и повернулся к ней лицом. — А что мне надо узнать про вас, мисс Джордах?
— Про меня? — От удивления она даже хихикнула. — Ничего. Я секретарша из маленького городка, которая никогда нигде не была и никогда никуда не поедет.
— Вот с этим я несогласный, мисс Джордах, — вполне серьезно сказал Арнольд. — Совсем несогласный. Если я когда и видел девушку, которую обязательно ждет прекрасное будущее, так это вы. Девушка вы аккуратная, умеете себя держать. Да половина ребят в этом здании тут же предложили бы вам обвенчаться, подай вы только знак.
— Я еще ни за кого не собираюсь выходить замуж, — сказала Гретхен.
— Конечно, нет. — Арнольд с умным видом кивнул. — Такой девушке нет никакого смысла спешить замуж, чтобы запереть себя дома. Притом какой перед вами выбор. — Он затушил сигарету в стоявшей на столе пепельнице, потом машинально вытянул другую из пачки в кармане халата, но не стал ее закуривать. — Я познакомился в Корнуолле с одной молодой женщиной, и мы провели с ней вместе целых три месяца. Симпатичное, веселое и нежное создание, о таком мужчина может только мечтать. Она была замужем, но это ничего не меняло: ее муж с тридцать девятого года находился где-то в Африке, и, по-моему, она даже забыла, как он выглядит. Мы ходили с ней в бары, а когда я по воскресеньям получал увольнительную, она готовила мне дома ужин, а потом мы занимались любовью и были счастливы, как Адам и Ева в раю. — Он задумчиво уставился в белый потолок большой пустой комнаты. — В Корнуолле я впервые почувствовал себя человеком, — сказал он. — О да, армия сделала человека из Арнольда Симмса, жителя Сент-Луиса. Печальный это был день, когда в город пришел приказ ехать сражаться с врагом. — Он замолчал, вероятно, вспомнил старый городок на берегу моря, деревья в кадках и веселую, симпатичную, нежную женщину, забывшую про мужа в Африке.
Гретхен тоже молчала. Она всегда испытывала неловкость, когда в ее присутствии говорили об интимных вещах. Ее смущало то, что она девственница, что она сама так решила, смущала также и собственная стыдливость, неспособность даже в разговорах воспринимать секс как нечто само собой разумеющееся, а именно так воспринимали его знакомые ей девушки. Пытаясь объективно разобраться в себе, она догадывалась, что в ее скованности главным образом повинны отношения между родителями: их спальню отделял от ее комнаты только узкий коридор. Не раз в пять часов утра ее будили шаги отца, возвращавшегося из пекарни, затем слышался его хриплый, пропитой голос и жалобные протесты матери. Потом начиналась борьба, а наутро лицо матери являло собой страдальческую маску мученицы.
А сегодня Гретхен впервые говорила об интимных вещах наедине с мужчиной и тем самым против собственной воли как бы становилась свидетельницей того, что ей хотелось бы изгнать из своих мыслей. Адам и Ева в раю. Два тела — белое и черное. Она старалась не думать об этом, но ничего не могла с собой поделать. И в откровенности парня было что-то многозначительное, намеренное: то были не просто полные тоски воспоминания солдата, вернувшегося с войны на родину, — его вкрадчивый голос скрывал какую-то цель. И почему-то Гретхен знала, что эта цель — она сама. Ей захотелось спрятаться, убежать.