Выбрать главу

В конце первой недели медового месяца она написала записку, что кончает жизнь самоубийством. Потом порвала ее. Еще много раз она будет писать и рвать такие записки.

Днем Мэри и Аксель вели себя как все прочие новобрачные. Он был безупречно внимателен, поддерживал ее под локоть, когда они переходили улицу, покупал ей безделушки и водил в театр. (Это была последняя неделя, когда он проявил щедрость. Очень скоро Мэри обнаружила, что вышла замуж за фанатичного скрягу.) Он водил ее в кафе-мороженое и заказывал большие порции со сбитыми сливками (она, как ребенок, любила сладкое) и со снисходительной улыбкой любимого дядюшки смотрел на то, как она это поглощает. Он повез ее кататься по реке ниже водопадов и любовно держал за руку, когда они гуляли под солнцем северного лета. Они никогда не говорили о том, что было ночью. Когда он после ужина закрывал за собой дверь их номера, казалось, в телах их поселялись совсем другие души. И у них не было слов для обсуждения комических схваток, которые возникали между ними. Воспитанная монахинями в строгих правилах, Мэри была стыдливой и робкой, мечтала о благородстве и нежности. Аксель же повзрослел, имея дело с проститутками, и, наверное, считал, что все женщины, заслуживающие того, чтобы на них женились, должны лежать в супружеской постели, оцепенев от ужаса. Или, возможно, такими он представлял себе американок.

Спустя несколько месяцев Джордах наконец осознал, что внушает Мэри непреодолимое роковое отвращение. Это лишь разъярило его, и он стал еще агрессивнее. Он никогда не уходил к другим женщинам. Никогда не смотрел на других женщин. Его влекло лишь к той, что спала с ним в постели. В этом была ее беда. И вот уже двадцать лет он осаждал ее, безнадежно и с ненавистью, какую, по-видимому, испытывает полководец великой армии, не сумевший взять приступом жалкий загородный домик.

Как она плакала, когда обнаружила, что забеременела.

Но ссорились они не поэтому. Скандалы были из-за денег. Мэри обнаружила, что у нее острый, больно жалящий язык. И она научилась утаивать мелочь. Чтобы выпросить у Акселя каких-нибудь десять долларов на новые туфли или, позднее, на приличное школьное платье для Гретхен, ей приходилось долгие месяцы пилить его и устраивать ему сцены. Он вечно попрекал ее куском хлеба. И она не знала, сколько денег у него на счету в банке. Он экономил на всем как одержимый. На его глазах разорилась вся Германия, и он был уверен, что то же самое может случиться с Америкой. Его сформировало поражение родины, и он считал, что ни один континент не застрахован от этого.

Краска не один год осыпалась со стен булочной, прежде чем он купил пять банок белил и покрыл ими стены. К нему приехал брат, преуспевающий владелец гаража в Огайо, и предложил войти в долю и купить на паях агентство по аренде автомобилей — придется вложить несколько тысяч долларов, которые Аксель сможет взять в долг в банке брата; он в ответ вышвырнул брата из дома, обозвав вором и прожектером. А брат был веселым толстяком. Каждое лето он на две недели ездил отдыхать в Саратогу и несколько раз в год ездил в Нью-Йорк в театры со своей толстой сварливой женой. Он носил хорошие шерстяные костюмы, и от него приятно пахло лавровишневой водой. Если бы Аксель согласился занять деньги, как брат, они весь остаток жизни провели бы в совсем других условиях, избавившись от рабской привязанности к пекарне и от необходимости жить в трущобе, в какую превращался их район. Но муж Мэри ни за что не снимет и пенни со своего счета в банке и не поставит подписи ни на одной бумаге. Бедняки его родины, сидевшие на тоннах обесцененных денег, мрачно следили за каждым долларом, проходившим через его руки.

Когда Гретхен окончила среднюю школу, о поступлении в колледж не могло быть и речи, хотя, как и Рудольф, она всегда считалась лучшей ученицей в классе. Ей пришлось сразу пойти на работу и каждую пятницу половину жалованья отдавать отцу. «В колледжах из порядочных девушек делают шлюх», — сказал Аксель. А Мэри знала, что Гретхен выйдет замуж за первого мужчину, который сделает ей предложение, только бы поскорее сбежать от отца, — еще одна загубленная жизнь в этой бесконечной цепи.

Лишь когда дело касалось Рудольфа, Аксель не считался с расходами. Красивый, с хорошими манерами, учтивый и ласковый Рудольф был надеждой семьи. Учителя восхищались им. Он был единственным из семьи, кто целовал Мэри утром, уходя из дома, и вечером, когда возвращался домой. В своем старшем сыне и Мэри, и ее муж видели вознаграждение за все свои неудачи. У Рудольфа были способности к музыке, он играл в школьном оркестре на трубе. В конце прошлого года Аксель купил ему сверкающую, точно золотую, трубу. До этого Аксель никому в семье не делал подарков. Все, что он кому-либо покупал, появлялось в результате отчаянного выпрашивания. Теперь стало странно слышать победные звуки трубы, вырывавшиеся из сырой, пропыленной квартиры, где упражнялся на трубе Рудольф. Он играл в клубе на танцах. Аксель дал ему взаймы тридцать пять долларов на смокинг — неслыханная щедрость с его стороны! — и разрешил оставлять себе все заработанные деньги. «Не трать их. Они пригодятся тебе, когда поступишь в колледж», — сказал он. С самого начала было негласно решено, что Рудольф будет учиться в колледже. Чего бы это ни стоило.