Потом он спустился в булочную. Мать складывала в пакет дюжину булочек, купленных какой-то старухой, от которой пахло мокрой псиной. Когда старуха ушла, он поцеловал мать.
— Как было сегодня в школе? — спросила она, погладив его по голове.
— Нормально. А где папа?
— Наверное, на реке, — ответила Мэри и тут же настороженно спросила: — А зачем он тебе?
В семье без надобности никто никогда не интересовался, где ее муж.
— Просто так, — небрежно бросил Рудольф.
В магазин вошли двое покупателей, и, воспользовавшись этим, он помахал матери рукой, вышел из булочной и быстро зашагал к реке.
Отойдя от булочной на такое расстояние, чтобы его не было видно, Рудольф зашагал быстрее. Отец держал свою байдарку в углу старого склада на берегу и обычно два-три дня в неделю работал там, латая лодку. Рудольф молил Бога, чтобы это был один из таких дней.
Когда он подошел к складу, отец стоял на берегу возле одноместной байдарки. Лодка лежала перед ним вверх дном на козлах, и отец наждачной бумагой полировал ее. Он работал, закатав рукава, бережно колдуя над деревом. Рудольф, подходя, видел, как ритмично набухают и опадают мускулы на предплечье отца. День был теплый, и, несмотря на ветер с реки, отец вспотел.
— Привет, пап, — сказал Рудольф.
Отец поднял на него глаза, что-то буркнул и снова принялся за работу. Эту лодку, в память своей юности на Рейне, Джордах приобрел по случаю за гроши у какой-то обанкротившейся мужской школы. Она была в очень плохом состоянии, и он все время ремонтировал и смолил ее снова и снова. Сейчас она была безукоризненно чистой, а механизм, передвигавший сиденье, блестел от смазки. В Германии, выйдя из госпиталя с почти не действующей ногой, изможденный и слабый, Аксель начал с упорством фанатика заниматься гимнастикой в надежде вернуть былую силу. Позже тяжелая работа на озерных судах, а также изнурительные тренировки, которые он сам себе устраивал, проходя на гребной лодке большие расстояния, помогли ему обрести недюжинную силу. Он по-прежнему хромал и, конечно, не мог бы догнать обидчика, но, похоже, ему ничего не стоило раздавить любого своими огромными волосатыми ручищами.
— Пап… — начал Рудольф, стараясь говорить спокойно. Отец ни разу в жизни пальцем его не тронул, но он видел, как в прошлом году от одного его удара Томас упал без сознания.
— Что тебе? — спросил Аксель, проверяя широкой ладонью, насколько гладким стало днище лодки. Его руки и пальцы заросли черными волосами.
— Я насчет школы, — сказал Рудольф.
— У тебя неприятности? У тебя? — Джордах взглянул на сына с искренним удивлением.
— Неприятности, пожалуй, слишком сильно сказано, — произнес Рудольф. — Просто возникла ситуация…
— Какая еще ситуация?
— Ну, понимаешь, наша француженка… Одним словом, она хочет тебя видеть сегодня. Сейчас.
— Меня?
— Ну, она сказала: одного из родителей.
— А почему бы не мать? — спросил Джордах. — Ты ей сказал об этом?
— Лучше, чтоб она об этом не знала, — сказал Рудольф.
Джордах снова внимательно поглядел на него поверх лодки.
— Мне казалось, французский — один из твоих любимых предметов.
— Так оно и есть, — подтвердил Рудольф. — Пап, нет смысла терять время. Ты должен пойти с ней поговорить.
Джордах продолжал оглаживать дерево. Затем вытер пот со лба и опустил рукава. Натянул на голову кепку, накинул на плечи, как мастеровой, кожаную куртку и зашагал. Рудольф двинулся за ним, не осмеливаясь намекнуть, что, прежде чем идти в школу, ему следовало бы зайти домой и переодеться.
Мисс Лено сидела за столом, проверяя работы. В школе было пусто, но в окно доносились крики со спортивной площадки. За то время, пока Рудольф ходил домой, она успела по крайней мере раза три подкрасить губы. Рудольф впервые заметил, что они у нее тонкие и кажутся пухлыми только благодаря толстому слою помады. Она подняла глаза, когда отец с сыном вошли, и поджала губы. Джордах, прежде чем войти в помещение, надел куртку и снял кепку, но все равно выглядел как мастеровой.
Мисс Лено встала из-за стола.
— Это мой отец, мисс Лено, — сказал Рудольф.
— Здравствуйте, сэр, — сухо поздоровалась мисс Лено.
Джордах промолчал. Он стоял перед ее столом, покусывая усы, держа в руках кепку, — этакий покорный пролетарий.
— Ваш сын, по-видимому, сообщил, зачем я вас вызвала?
— Нет, — ответил Джордах. — Что-то не припомню, чтобы он мне что-либо сказал. — В его голосе слышалась какая-то особая, нехарактерная для него кротость, и у Рудольфа мелькнула мысль, а не боится ли отец этой женщины.