— Я, — ответил Том. «Ну попадись мне только эта трусливая сволочь Клод», — подумал он.
— Ты представляешь себе, сын мой, — продолжал священник, — что будет с твоей семьей и семьей Клода, если станет известно, кто поджег крест в такой день?
— Нас выдворят из города, вот что будет! — возбужденно вмешался мистер Тинкер. — Твой отец не сможет даже бесплатно сбыть и буханки хлеба. В городе помнят, что вы иностранцы. Немцы!
— Ну, началось, — сказал Джордах. — Звездно-полосатый флаг — самый лучший!..
— Факты есть факты, — заметил мистер Тинкер, — и от них никуда не денешься. Больше того, если Бойлен узнает, кто поджег его оранжерею, он всех засудит. Наймет ловкого адвоката, и тот докажет, что эта старая оранжерея была самой ценной недвижимой собственностью отсюда до Нью-Йорка! — Он потряс кулаком перед носом Томаса. — У твоего отца и двух пенни в кармане не останется. Вам с Клодом что, вы несовершеннолетние. Это мы с твоим отцом будем расплачиваться за все! Сбережения всей нашей жизни…
Томас видел, как отец судорожно сжимает кулаки, точно хочет схватить его за горло и задушить.
— Успокойся, Джон, — сказал священник Тинкеру. — Зачем расстраивать мальчика еще больше? Будем надеяться, что его здравый смысл спасет нас всех. — И, повернувшись к Тому, добавил: — Не стану тебя спрашивать, какой нечистый тебя попутал подбить нашего Клода на это богомерзкое дело…
— Он сказал, что это я придумал? — удивился Том.
— Такому мальчику, как Клод, — ответил священник, — воспитанному в христианской семье, каждое воскресенье ходившему в церковь, никогда бы и в голову не пришла столь отвратительная затея.
— Ладно, — буркнул Томас. Черт возьми, он еще доберется до Клода.
— К счастью, — продолжал священник, — когда в тот ужасный вечер он пришел с покалеченной рукой к своему дяде, доктору Роберту Тинкеру, в доме никого не было. Доктор Тинкер оказал мальчику необходимую медицинскую помощь и заставил рассказать, как все случилось, а потом отвез его домой на своей машине. Хвала Всевышнему, их никто не видел. Но у Клода очень сильные ожоги, и ему придется ходить с повязкой по крайней мере недели три. Дома ему все это время, естественно, не отсидеться: горничная может что-то заподозрить, его может увидеть посыльный или зайдет навестить сердобольный школьный товарищ…
— О господи, Энтони, перестань читать проповедь, — прервал брата мистер Тинкер. Его побледневшее лицо дергалось, а глаза покраснели. Он шагнул к Томасу. — Вчера вечером мы отвезли этого мерзавца в Нью-Йорк, а сегодня утром посадили на калифорнийский самолет. В Сан-Франциско живет его тетя. Он побудет у нее, пока не поправится, а потом отправится в военное училище и, по мне, пускай хоть до самой смерти не появляется в Порт-Филипе. Твоему отцу, если у него есть голова на плечах, тоже следует немедленно отправить тебя из города. И как можно дальше, где никто тебя не знает и не будет задавать никаких вопросов.
— Пусть это вас не беспокоит, — сказал Джордах. — Сегодня к вечеру его здесь уже не будет.
— Да уж, постарайтесь его убрать, не то… — произнес Тинкер.
— Все ясно. — Джордах открыл дверь. — А теперь проваливайте отсюда. Вы мне оба порядком надоели.
— Пошли уж, Джон, — сказал священник. — Я уверен, мистер Джордах поступит как надо.
Но Тинкер не мог уйти, не сказав последнего слова.
— Слишком легко вы отделываетесь, — сказал он. — Вы все. — И вышел из булочной.
— Да простит тебя Бог, сын мой, — сказал священник и вышел вслед за братом.
Джордах захлопнул за ними дверь и обернулся к Томасу:
— Достукался, подлец? Ну подожди, я научу тебя уму-разуму.
Прихрамывая, он подошел к сыну и замахнулся кулаком. Удар пришелся Томасу по макушке. Он пошатнулся, но тут же инстинктивно сделал выпад и правой рукой молниеносно нанес отцу сильнейший удар в висок. Аксель покачнулся, выставил вперед руки, но не упал. Он с изумлением смотрел на сына, голубые глаза которого горели лютой ненавистью. Затем Томас улыбнулся и опустил руки.
— Ну давай, бей, — презрительно сказал Томас. — Сыночек больше не ударит своего храброго папочку.
Джордах размахнулся и ударил его еще раз. Левая щека у Томаса вздулась и побагровела, но он продолжал улыбаться.
Аксель уронил руки. Этот удар был символическим, и только. «Бессмысленно, — подумал он как в тумане. — Ох, сыновья…»
— Ладно, — сказал он. — Кончено. Рудольф посадит тебя на автобус в Графтон. Оттуда ты первым же поездом отправишься в Олбани. Там ты пересядешь и поедешь в Огайо к моему брату. Я позвоню ему, и он будет тебя ждать. Поедешь без вещей. Я не хочу, чтобы тебя видели с чемоданом.