— Ни к кому я не уезжаю. Меня уволили, и я еду в Нью-Йорк искать работу. Когда устроюсь, напишу.
— Блудница, — сказала мать.
Гретхен поморщилась — кто в тысяча девятьсот сорок пятом году еще помнит такие слова, как «блудница»? Это делало ее отъезд малозначительным, комичным. Она все же заставила себя поцеловать мать в щеку. Кожа у матери была дряблая, серая.
— Фальшивые поцелуи, — сказала мать, тупо глядя перед собой. — Кинжал в букете.
Боже, какие книги она читала в молодости?
Мать усталым жестом, но таким же, как и в свои двадцать лет, отбросила рукой прядь волос со лба. Гретхен вдруг пришло в голову, что мать такой и родилась — усталой и измученной, и потому многое надо ей прощать. Она чуть помедлила, пытаясь отыскать в себе хоть каплю симпатии к этой пьяной женщине, сидевшей в клубах табачного дыма за неубранным столом.
— Гусь! — презрительно сказала мать. — Кто нынче ест гусей?
Гретхен безнадежно покачала головой, вышла в коридор, взяла чемодан и стала спускаться по лестнице. Внизу она отперла входную дверь и вытащила чемодан на улицу. Солнце садилось, и на улице лежали фиолетовые и темно-синие тени. Она подняла чемодан, и тут бледным, лимонно-желтым светом вспыхнули фонари — преждевременно и бесполезно.
На улице Гретхен увидела спешившего домой Рудольфа. Он был один. Она поставила чемодан, решив подождать его. И, глядя на брата, подумала, как хорошо сидит на нем ее подарок — пиджак, он выглядит в нем таким подтянутым — не жалко истраченных денег.
А Рудольф, заметив сестру, ускорил шаг.
— А ты куда? — спросил он, поравнявшись с ней.
— В Нью-Йорк, — беспечно ответила Гретхен. — Поехали вместе?
— Хотел бы, да не могу, — сказал он.
— Поможешь даме добраться до такси?
— Я хочу поговорить с тобой, — сказал он.
— Не здесь, — сказала она, взглянув на окно булочной. — Я хочу поскорее убраться отсюда.
— Угу, — согласился Рудольф, забирая у сестры чемодан. — Это, безусловно, не место для разговоров.
Они пошли по улице, ожидая такси. «Прощайте, прощайте, — пело внутри Гретхен, когда они проходили мимо знакомых мест. — Прощайте гараж Кланси и Бодибилдинг, прощайте ручная прачечная Сориано, мясная лавка Финелли, магазин “Эй энд Пи”, прощай магазин мелочей Болтона, прощай лавка красок и скобяных товаров Уортона, прощай парикмахерская Бруно, прощайте “Фрукты и овощи Джардино”». Она быстро шагала рядом с братом, и песня весело звучала в ее голове, но не без примеси легкой грусти. Трудно расстаться без сожаления с местом, где ты прожил девятнадцать лет.
Они поймали такси лишь через два квартала от своего дома и поехали на вокзал. Гретхен пошла за билетом, а Рудольф уселся на ее старомодный чемодан и задумался. Ему было обидно видеть легкость в движениях сестры и радость в глазах — ведь что ни говори, а она покидала не только дом, но и брата и родителей. Он не знал, как теперь вести себя с ней — ведь она уже спала с мужчиной. Ну и пусть себе трахается. Надо будет найти этому более благозвучное слово.
Она дотронулась до его руки.
— Поезд придет через полчаса, — сказала она. — Я бы чего-нибудь выпила. Давай отпразднуем проводы. Чемодан можно сдать в камеру хранения, а мы пойдем напротив, в «Порт-Филип-Хаус».
— Я понесу его с собой. За хранение нужно заплатить десять центов.
— Раз в жизни можно и пошиковать, — рассмеялась Гретхен. — Давай промотаем наше наследство. Пусть деньги летят направо и налево!
Беря квитанцию за хранение, Рудольф подумал, не перепила ли сегодня сестра.
В баре, кроме двух солдат, угрюмо пивших за стойкой пиво, никого не было. Здесь было темно и прохладно, и им виден был в окна вокзал, в котором светились огни. Брат и сестра сели за столик в глубине, и, когда бармен, вытирая руки о передник, подошел к ним, Гретхен решительно сказала:
— Два виски «Блэк энд уайт» с содовой, пожалуйста.
Бармен не стал спрашивать, исполнилось ли им уже восемнадцать. Гретхен сделала заказ таким тоном, будто пила виски в барах всю жизнь.
Вообще-то, Рудольф предпочел бы кока-колу. А то ведь ему в этот день уже пришлось выпить.
Гретхен шутливо ущипнула его за щеку двумя пальцами.
— Ну, чего ты так насупился? Ведь сегодня твой день рождения.
— Да-а, — протянул Рудольф.
— Ты не знаешь, почему папа отослал Томаса?
— Не знаю. Ни тот ни другой ничего мне не сказали. Это как-то связано с Тинкерами. Томми ударил отца — вот это я знаю.
— Ну и ну-у, — изумилась Гретхен. — Можно сказать, великий день!