Рудольф вышел из бара. Гретхен осталась сидеть, допивая вторую порцию виски. Ее миловидное лицо разрумянилось, глаза сияли, пухлые губы были жадно приоткрыты. Мысленно она была уже за тысячу миль от замызганной квартиры над булочной, от отца и матери, от братьев и от любовника, на пути в большой город, пожиравший каждый год миллион девушек.
А Рудольф медленно побрел домой. В глазах его стояли слезы. Ему было жаль себя. Сестра и брат правы. Они раскусили его. Надо ему измениться. Но как? Что должен изменить в себе человек, чтобы стать другим? Гены? Хромосомы? Знак зодиака?
Подойдя к Вандерхоф-стрит, Рудольф остановился. Он не мог даже и помыслить о том, чтобы пойти сейчас домой. Он не хотел видеть мать пьяной, не хотел видеть растерянность и ненависть в глазах отца. И вместо дома направился к реке. Закат оставил легкий отсвет на воде, и река, словно расплавленная сталь, текла мимо — в воздухе пахло, как в глубоком холодном погребе, вырытом в лиловой глине. Рудольф сел на покачивающийся причал возле склада, где его отец держал свою байдарку, и стал смотреть на противоположный берег.
Вдалеке что-то двигалось. Это была байдарка отца — весло взлетало в ровном ритме и крепко врезалось в воду: лодка двигалась вверх по течению.
Рудольф вспомнил признание отца в том, что он убил двоих: одного зарезал ножом, другого заколол штыком.
Он чувствовал себя опустошенным, потерпевшим поражение. Выпитое виски жгло грудь и оставило кислый привкус во рту.
«Я запомню этот день рождения», — думал он.
Мэри Пэйс-Джордах сидела в общей комнате, не зажигая света. Пахло жареным гусем и кислой капустой, остатками еды на блюде. «Двое уже ушли из семьи, — думала она, — хулиган и блудница. Теперь со мной остался только Рудольф. — В пьяном тумане мелькнула радостная мысль: — Вот если бы поднялась буря и перевернула лодчонку, унесла бы ее далеко-далеко по холодной реке, какой бы это был счастливый день!»
Глава 7
На улице у гаража засигналила машина, и Томас вылез из-под «форда», над которым трудился в ремонтной яме, вытер руки о тряпку и вышел на улицу — у одного из насосов стоял «олдсмобил».
— Полный бак, — сказал мистер Херберт.
Это был постоянный клиент, приобретший право на недвижимость вокруг гаража по низким ценам военного времени в ожидании послевоенного бума. Теперь, после капитуляции японцев, его машина часто проезжала мимо гаража. Он покупал бензин у Джордаха на купоны черного рынка, которые продавал ему все тот же Харольд Джордах.
Томас отвинтил колпачок и, держа палец на собачке шланга, стал заливать бензин. День был жаркий, и пары бензина волнами поднимались в воздух. Томас отвернулся, стараясь не вдыхать их. У него от этого каждый вечер болела голова. «Теперь, когда война окончилась, немцы используют свое химическое оружие на мне», — думал он. Томас считал дядю немцем, а вот про отца никогда так не думал. Это объяснялось, конечно, акцентом; картину дополняли две светленькие блондинки-дочки, которых по праздникам одевали в нечто похожее на баварский национальный костюм, тяжелая еда — сосиски, копченая свинина с капустой и мелодии Вагнера и песни Шуберта, звучавшие в доме, где непрерывно играл патефон, так как миссис Джордах любила музыку. Она сказала Томасу, чтобы он звал ее «тетя Эльза».
Томас был в гараже один. Механик Койн болел, а второй подручный уехал на вызов. Было два часа дня. Харольд Джордах в это время обедал дома. Sauerbraten mit spetzli [7], три бутылки светлого пива, а потом полчасика всхрапнуть на широкой кровати рядом с толстухой женой — главное, не перерабатывать, а то получишь раньше времени инфаркт. А Тому горничная ежедневно давала с собой бутерброды и фрукты, и он был вполне доволен такой едой и тем обстоятельством, что ел в гараже: лишь бы поменьше видеть своего дядю и его семью. Достаточно того, что ему приходится жить с ними в одном доме, в крохотной каморке на чердаке, где он всю ночь обливается потом: за день крыша накалялась от солнца, и жара стояла невыносимая. Получал он пятнадцать долларов в неделю. Неплохую дядя Харольд извлек выгоду из того горящего креста в Порт-Филипе.
Томас немного переполнил бак. Он вынул шланг, повесил его на колонку, прикрутил колпачок и вытер с заднего бампера машины вытекший бензин. Затем вымыл ветровое стекло и получил с мистера Херберта четыре доллара тридцать центов — тот дал ему десятицентовик на чай.
— Спасибо, — сказал Том, вполне правдоподобно изобразив благодарность, и проводил глазами «олдсмобил», поехавший в город.